одного родственника другому, словно это не ребенок, а баскетбольный мяч. Они будут вести очень тихую жизнь, счастливую жизнь, без сюрпризов.
Она обвела взглядом свою квартиру на две спальни. Квартира была маленькой, но солнечной и светлой, с красивым кирпичным камином в гостиной. И если под окнами было тихо, а движение на шоссе было не очень сильным, то можно было услышать плеск волн. Ее квартира находилась в одном из бывших больших дачных домов всего в пяти кварталах от дома Джека. Нет, ее выбор места для проживания к Джеку не имел никакого отношения, ответила бы она всякому, кому бы пришло в голову ее об этом спросить. Район отличный. Так к чему уезжать из него?
На следующей неделе она начнет обустраивать вторую спальню для малыша. Сейчас комната была завалена всеми теми вещами, которые они с Джеком купили в тот день, что провели вместе. Молли улыбнулась, воспоминая тот день. Господи, она уже по нему скучала. Она все еще просыпалась каждое утро и чувствовала разочарование, не слыша, как он печатает за стеной.
Джек мрачно уставился на телефон, заклиная его позвонить. Эти две недели дались ему нелегко. Он пытался наслаждаться покоем и тишиной, но то и дело спускался вниз, садился за кухонный стол и ждал возвращения Молли. Он покачал головой, удивляясь себе. Он должен бы чувствовать себя как король. Он отправил свою последнюю рукопись новому издателю, и ее вот-вот должны напечатать. Под его настоящим именем. Он должен был бы чувствовать себя триумфатором, ему впору было праздновать победу, ликовать, а не сидеть в одиночестве и не страдать, сжимая в руке оброненный Молли оранжевый браслет.
Так что в конечном итоге он решил навестить сестру. Когда ты несчастен, тебе хочется общества товарища по несчастью, а он знал, что в смысле личной жизни Кейт находилась даже в еще более бедственном положении, чем он сам. Но Кейт приняла его свежая, выспавшаяся, в махровом халате, выглядела она довольной и — Джек не верил своим глазам — удовлетворенной сексуально. Она налила кофе им обоим и плюхнулась на диван.
— Этот посол, должно быть, настоящий мужчина, — сказала она.
— Надеюсь, у него есть лицензия на вождение этой штуковины.
Кейт сладко зевнула.
— Все это было так романтично.
— Ты по-другому заговорила.
— Я всегда хотела, чтобы мама была счастлива.
Джек засмеялся зло и насмешливо. Кейт помотала ногой. Из-под халата виднелась черная подвязка.
— Должна сказать тебе, что ты выглядишь не счастливее моллюска, которого извлекли из раковины.
— Молли тебе звонила? — Вопрос этот сам собой сорвался у него с губ. Он собирался задать его между прочим, словно он только что пришел ему в голову, словно по значимости он был сравним с вопросом о прогнозе погоды.
— Да, — сказала Кейт.
Джек кивнул. Он с напряжением ждал продолжения. Но Кейт не хотела идти ему навстречу. Тогда он предпринял новую попытку:
— Видела ее новое жилье?
— Да. — Кейт глотнула кофе и поправила халат. И снова она уронила мяч. И снова Джек его поднял:
— И?
— Милая квартира. Уютная. Она нарисовала громадного кита на стене. Хозяин квартиры ее убьет.
Джек засмеялся. Смех был похож на смех гиены. Кейт с любопытством на него посмотрела. Он тихо хохотнул в кулак.
— Надо бы ее навестить.
— О, я не стала бы на твоем месте.
— Почему?
Кейт пожала плечами:
— Не стала бы, и все.
Джек уставился на сестру. Она поставила кофе на столик.
— Мне нравится Молли. Она хорошая женщина. У нее много достоинств, и меньше всего ей нужен кто-то, кто не может решить, чего, черт возьми, он хочет.
— Я знаю, чего я хочу.
— Ладно, чего ты хочешь?
Джек открыл рот. Он хотел Молли, вот чего он хотел. Он хотел, чтобы она была с ним каждый день, каждый час, и так до конца жизни. Но как дотянуться до солнца, когда сердце окутали мрачные тучи? Он снова закрыл рот.
— Вот видишь? Я права. Я хочу сказать, Господи, да я же буквально толкнула ее тебе в руки. Что я должна была делать? Цепями приковать ее к стене? Ты упустил свой шанс. Вместо нее ты выбрал кого-то вроде Хизер. — Кейт ударила себя по колену. — Фу, мальчик, ты знаешь, где найти грязь.
Джек отодвинул стул и взял ключи. Если он хотел получить лицемерные советы и злорадные насмешки, то за этим надо отправляться к матери.
Его мать, как ехидно сообщила ему дежурный регистратор пансиона, вне сомнения, можно найти в комнате 143. Так что Джек прошел по длинному коридору и постучал в нужную ему дверь. Ему открыл посол.
— Заходите, — сказал он. — Она в душе.
Он провел Джека в солнечную комнату и предложил ему выпить. Вскоре Джек уже сидел на диване, покрытом пледом в серо-голубую клетку, держа в руке стакан хорошего виски и слушая, как за стеной душ с шумом смывает с его матери следы похоти этого старика. Они посидели в молчании пару минут, пока Джек наконец не кивнул в сторону окна.
— Красивый вид, — сказал Джек.
— Да. Напоминает мне Биарриц.
Они оба сделали по хорошему глотку и уставились в свои стаканы.
— Вы действительно посол?
— Я крепко верю в американский идеал самореализации.
— Что это означает?
— Я продавец подержанных машин из Пасадены.
Душ стих. Они оба переключили внимание на дверь, из которой вот-вот должна была выйти Рита.
Джек слышал, как его мать тихо напевала. Она, черт побери, не торопилась выходить. Что она там делала, перевирая мелодии из «Вестсайдской истории»?
Посол откинулся на спинку дивана и положил ногу на ногу.
— Знаете, что мне нравится в вашей матери?
Джек смотрел на него, нервничая.
— Она женщина, которая не играет в игры.
Джек кивнул после некоторых колебаний.
— Она берет быка за рога, если вы понимаете, о чем я.
Джек смотрел на него в ужасе.
Старик усмехнулся, глядя в свой стакан, и сделал еще один глоток.
— Да, бриллианты и жемчуга — это хорошо, но что женщина действительно хочет, так это страсти. Хорошей ласки. Вы должны вложить в это немного напора, энергии. — Посол посмотрел на закрытую дверь и подался вперед. — Я хочу поговорить с тобой начистоту, сынок. Надеюсь, ты не станешь возражать. В твоей жизни наступит момент, когда все те органы, которые тебе до сих пор удавалось игнорировать, такие как пищеварительная система, легкие, простата, вдруг заявляют о себе во весь голос. Это происходит примерно в одно время с тем, как самый важный орган из всех сморщивается и превращается в ничто. И позволь мне сказать тебе, я не намерен отправляться к праотцам, сожалея о всех тех моментах, когда я
