глядели в небо. Острая жидкая бородка топорщилась торчком, маленький круглый рот глубоко провалился и был крепко сжат.
— Преставился, — прогундосил кто-то за спиной.
— С голодухи помер, а за пазухой у него сто тысяч нашли. Вона — у милиционера в сумке.
Через плечо милиционера на тоненьком блестящем ремешке, действительно, была перекинута кожаная полевая сумка, в которой, может быть, и лежали сто тысяч, найденных у покойного. Да и Толик Зубов говорил в тот раз о несметном богатстве старика. Одно было непонятно: как это можно умереть от голода, если у тебя есть деньги? Ведь и двадцать пять рублей не дадут умереть, если на них купить хлеб или банку молока. Да он, Алексей, каждый бы день покупал хлеб, молоко или масло, будь у него столько денег. И мама тогда бы не болела, и сам он был бы сыт по горло. Только зачем об этом мечтать, если всем трудно и все не располагают такими сказочными суммами. Еще неизвестно, имел ли ее старик. Скорее всего он умер от истощения и уральской стужи. От одной тоски по родному дому может умереть слабый и одинокий человек. Ведь не враг же сам себе был этот старик…
Пронзительные гудки грузовой машины всколыхнули и раскололи толпу. Машина остановилась и тарахтела мотором рядом с лежавшим на снегу человеком. Шофер и милиционер деловито откинули задний борт и затащили тело в кузов. И вот грузовик уже увозил старика, неведомо какими путями заброшенного в далекий от его солнечной родины уральский город. Кому-то он был любимым отцом, кому-то — дедом, но не знали дети и внуки о его бесславной кончине и, возможно, никогда не узнают о ней. Алексею стало жаль старика, и он тут же с тревогой подумал о маме.
Она лежала, верно, сейчас одна в своей крохотной комнатушке, исхудавшая и желтая, и не с кем ей перемолвиться словом, некому приготовить для нее хотя бы какую-нибудь еду. Разве только Мария Митрофановна забежит на несколько минут, согреет чай, да и то вряд ли. Она работает в театре и кассиром, и костюмершей. Нет у нее свободного времени, хотя женщина она добрая и отзывчивая.
Алексей прощупывал взглядом каждого встречного, надеясь увидеть в руках хотя бы у одного из этих людей кусок хлеба. Неожиданно он отметил, что фигура высокого грузного мужчины ему знакома. Очень похож на Тихомирова из цеха нормалей — такая же с нависающими ушами бобриковая шатка, такое же бурое, потрепанное и перетянутое ремнем полупальто. Человек повернулся, и у Алексея исчезли всякие сомнения: это и в самом деле был Степан Евстигнеевич Тихомиров. Он тоже узнал Алексея, по-доброму улыбнулся и пошел навстречу ему.
— Искренне рад, Алексей Андреевич. Читал о ваших успехах на заводе. Вы просто настоящий герой! Какими судьбами здесь? — спросил Степан Евстигнеевич и, не дав ответить, заключил: — Что же, побывать тут порой необходимо. Окажу откровенно, есть в этом самом рынке свой резон. Пусть его называют как угодно: и хитрым, и черным, но иногда именно он дает единственный выход из положения. Государству трудно, оно сейчас не в силах удовлетворить всякие неожиданные потребности. Дай бог справиться с основным — прокормить как-нибудь народ. Тут не до ассортимента. А ведь потребности самые разнообразные никуда не делись. Мне вот позарез нужна была сегодня черемуховая мука. И — вот она, в моих руках. — Степан Евстигнеевич вытянул из кармана полупальто небольшой самодельный кулек. — Но все это так, житейские мелочи. Расскажите лучше, как жизнь, как здоровье?
— Да ничего, не жалуюсь. Мама вот плоховата.
— Голодает, верно?
— Не то чтобы голодает. Точнее, недоедает. Картошка у нас замерзла в подполье. Никогда не замерзала, а нынче не выдержала. Морозы-то до сорока доходили. Да и продуха без отчима забыли закрыть.
— Больше сорока! Вспомните декабрь, январь… А мы — наоборот, как-то попривыкли. Да и распределитель выручает. Специально для эвакуированных открыли. Вот уже второй месяц не пропадает ни один талон. И крупу отоварили, и жиры. Вместо мяса, правда, выдали сушеные грибы. Но, говорят, они по калорийности не уступают. И потом — это же прелесть! Тут вам и похлебка, и грибная икра. Словом, жить можно, а после того как всыпали этим бандитам под Москвой, вообще стало на душе веселее.
— А как ваши нормали?
— Работаем не покладая рук. У нас, между прочим, появился новый парторг, из бывших политруков. Замечательнейший человек! С ним как-то и трудностей не замечаешь. Знаете, говорят, душа-человек? Так вот это и есть душа. Красивый человек, одним словом. Жаль только его, без ноги вернулся с фронта, но он этого как будто не замечает. Не замечаем и мы. А Галина!.. Галина, по-моему, влюбилась в него с первого взгляда. Да и невозможно иначе! Боевой моряк. Рост, наверное, под метр восемьдесят с лишним. Китель с золотыми пуговками. А костыли — что? Костыли тетерь, если хотите, даже уважение к человеку вызывают. Как-никак, мы тут пороха не нюхаем, а они лицом к лицу с врагом сталкивались, кровь проливали. Понимаете — кровь…
Упоминание о моряке, у которого нет ноги, сразу же заставило Алексея вспомнить о Саше Карелине, и он не замедлил уточнить это. Оказалось, что нового парторга цеха нормалей действительно звали Александром и фамилия у него была — Карелин. Значит, Саша недолго сидел дома со своими переживаниями, пошел на завод и вновь почувствовал себя нужным человеком. Вот, оказывается, каким может быть боевой командир и коммунист! Даже в самый трудный момент своей жизни он нашел силы переломить себя, не сдался на милость свалившимся на него невзгодам. И разве мог он, Алексей Пермяков, сравниться с такими мужественными и с такими стойкими людьми? Грачев наверняка переоценил его достоинства, предлагая подать заявление в партию. Он, Алексей Пермяков, еще ничего не сделал такого, чтобы получить право на этот серьезный и ответственный шаг.
А если сравнить себя с Тихомировым? Нет, и на это сравнение рассчитывать он не может. До лет Тихомирова надо еще дожить, и неизвестно, сколько пользы принес Степан Евстигнеевич за все предыдущие годы. В жизни человека бывают взлеты и падения, и нельзя забывать, как много сумел сделать он в пору своего подъема. Наверное, иногда полезная отдача человека за короткое время подъема может измеряться годами последующей жизни. Да и неправильно расценивать сегодняшнюю работу Тихомирова как падение. Галина говорила, что он очень способный инженер, и в партии он тоже не первый год. Слабости же, которые заметны в Степане Евстигнеевиче теперь, могли происходить и от его сердечной болезни, и от переживаний за детей. И что отрадно — Степан Евстигнеевич переменился за это время, стал бодрее, не жалуется на трудную судьбу. А может быть, благотворно повлиял на него Саша? Не зря Тихомиров так восторженно говорит о нем.
— С такими людьми, как Карелин, готов идти в огонь и воду. Вы только задумайтесь на минуточку: у человека нет ноги, а улыбка с лица не сходит, и всегда он слова найдет самые нужные, и решение подскажет единственно правильное. Я теперь на свои горести, Алексей Андреевич, грубо выражаясь, плюю. У меня нет сомнений в том, что мы победим, а если так, то и девочки мои будут живы-здоровы. — Глаза Степана Евстигнеевича, прежде унылые, безразличные, задорно светились и только на какой-то миг словно потухли, когда он заговорил о дочках. — Вот мучицы черемуховой приобрел. Это Машеньке. Никаких ведь медикаментов не достанешь, а черемуха — надежное народное средство. — И снова оживились глаза. — Приходите к нам в цех. Я вас познакомлю с Александром Всеволодычем. Право же, в общении с ним черпаешь силы. Радостно становится, так и чувствуешь, что получил заряд бодрости. А теперь я побегу. Надеюсь, вы купите то, что вам нужно. Очень был рад, очень!..
Степан Евстигнеевич бережно сжал огромными теплыми ладонями руку Алексея и пошел домой. Настроение у Алексея поднялось. Ему приятно было думать о переменах, происшедших в Саше, да и в Степане Евстигнеевиче. От этого у самого становилось светлее на душе, отступала усталость и болезнь мамы не казалась безнадежной.
Раздобыв наконец хлеб, Алексей быстро отшагал три квартала по Молодежному проспекту и повернул на свою улицу. Вот и дом, вот и крыльцо, припорошенное снегом. Алексей взбежал на него, вставил в замочную скважину ключ и вдруг почувствовал, что дверь не заперта. Он быстро прошел через сени, прихожую и недоуменно остановился на пороге комнаты, увидев встревоженное лицо Марии Митрофановны и седобородого старика в пенсне, который сидел у края стола и что-то писал. Мария Митрофановна подошла к Алексею и, понизив голос до шепота, объяснила:
— Это профессор Борщов. Маме стало совсем плохо, и я пригласила его. Он наш давнишний знакомый. Профессор считает, что маме нужна срочная операция.
— Вот! — произнес профессор, вырвав из блокнота листок. — Надо вызвать карету «скорой помощи» и
