был временно поставлен у строящейся причальной стенки. Густой звук сирены поплыл над городом. Теплоход, не сбавляя скорость и не разворачиваясь, нацелился прямо на дебаркадер. Норин и Лена, увлеченные этим зрелищем, не сговариваясь, все быстрее шли в сторону порта. Они смешались с толпой, встречавшей теплоход, когда до берега донеслись четкие слова команды, усиленные судовыми репродукторами: «Стоп! Полный назад! Стоп!»
Белая громадина, сверкавшая стеклами и надраенной медью, неотвратимо надвигалась на дебаркадер и, все замедляя ход, мягко коснулась его. «На месте!» — лихо бросил капитан, глянув вниз, и сошел с мостика.
— Леночка! Вы никогда не шлюзовались?
Сиявшая от восхищения, Лена отрицательно покачала головой и снова уставилась на теплоход. Потом она еще раз взглянула на Норина, мимолетно, но в то же время изучающе, как будто хотела разгадать: какой он?
— Давайте прошлюзуемся?
— Как?
— Очень просто! На нижней голове шлюза выскочим. Сейчас я все улажу. Ждите меня здесь!
Норин протиснулся сквозь толпу, поднялся по сходням, и вот он уже здоровался с капитаном за руку, протягивая ему сигареты в красной коробочке, похлопывал его по плечу. Через несколько минут он вернулся, бережно взял Лену за руку и потянул за собой. Она очутилась на палубе. Рев сирены заставил ее содрогнуться, но прикосновение сильной руки Норина, его голос: «Не бойтесь, Леночка, вы со мной!» успокоили.
— Поднимемся выше! — предложила Лена и, держась за поручни, быстро побежала по ступеням. — Какая красота! Вы только посмотрите — там совсем не видно берегов. Вот оно, наше море!
Вновь взревела сирена. Далеко в море полетели три коротких гудка: Лена прижала руки к ушам. Норин снова прикоснулся к ее плечу. Она опустила руки, услышала: «…не бойтесь, вы со мной!»
— Что с вами? — строго посмотрев, спросила она.
— Извините, Леночка, — покорно проговорил Норин. — Мне показалось, вам страшно.
— Мне? С чего бы это? Просто он ревет нечеловеческим голосом.
Норин затрясся от беззвучного смеха, приставив кулак к губам.
— Насмешили вы меня, Лена. Нечеловеческим голосом!
— А каким же? — тоже смеясь, возразила Лена. — Человеческим, что ли?.. А мы поехали! Поехали! — закричала она. — Сейчас войдем в ворота. Вы представляете, это мое первое шлюзование в жизни! Притом в моем шлюзе! Разве вам понять это?
— Мне непонятно, почему именно в вашем шлюзе?
— Потому, что я его строила.
— Сидя за столом?
— Я же бетонщица, Петр Иванович! Бетонщица! Идемте на нос! — И теперь уже она схватила его за руку и потянула за собой. — Входим! Входим в ворота! Вы понимаете? — Она забарабанила кулаками по перилам, но тут же смутилась и с серьезным выражением лица прошла вперед и стала смотреть, как сдвигаются железные ворота шлюза.
Ворота сомкнулись наглухо, и тотчас заработали невидимые насосы. Теплоход медленно оседал в камере. От мокрых стен тянуло прохладой и запахом водорослей. Лене наскучило смотреть на черные, мазутные стены, а поднять взгляд на Норина и вновь встретиться с его глазами она не могла. Что-то необыкновенное, тревожащее было в его глазах: они одновременно пугали ее и притягивали своей неразгаданностью. Но вот ворота шлюза поползли в стороны, светлая гладь реки заблестела впереди, и теплоход двинулся ей навстречу, оглашая воздух разнообразием хлопающих и свиристящих звуков.
Глава пятая
РАЗНОГЛАСИЯ
После совещания с представителями Гидропроекта Груздев почувствовал себя плохо. Он вновь забыл о предупреждении врача — ни в коем случае не волноваться, — расспорился сначала с автором проекта Весениным, потом с Коростелевым. Ни в коем случае не волноваться! Это в его-то должности?..
Груздев нагнулся к плетеной корзине, выплюнул недотаявший кружок валидола, взглянул из-под бровей на сидевшего через стол Коростелева. Ему, конечно, хоть бы что. Нарушил главный закон стройки и сидит себе в ус не дует. Ноготками любуется…
— Ты вот что, Евгений Евгеньевич, — произнес Груздев, стараясь говорить как можно спокойнее. — Сегодня же к вечеру напиши объяснительную записку. Недосыпать пятьдесят тысяч кубов в раздельную стенку!
— В проекте явная перестраховка.
— На то он и проект. Все должно быть надежно. Все рассчитано до последней балки, до последнего кубика земли.
— Дорогой Илья Петрович, если бы мы во всем следовали по пятам этих буквоедов, нам вряд ли пришлось здесь сидеть и мирно разговаривать.
— Где же, по-твоему, нам пришлось бы сидеть?
— Скорее всего на бюро обкома.
— Это по какой такой причине?
— По какой? По той, что навигация наверняка бы сорвалась.
— Для чего в таком случае существует генеральный график работ? И разговор у нас далеко не мирный. Ошибаешься!
— Ну-с, как угодно.
— Слушай, Евгений Евгеньевич, вроде бы за свою жизнь я научился разбираться в людях. Но вот ты, что ты за человек? Недосыпал пятьдесят тысяч кубов земли и сидишь спокойно, нога на ногу.
— Зато шлюзуются суда. Управление получило поздравительную телеграмму министра. Всем работникам начислена премия.
— А если твоя стенка рухнет?
— Не беспокойтесь.
— Не беспокоиться? Ну уж извини! — вскочив, закричал Груздев. — Там же люди! Люди, черт возьми! Они погибнуть могут! В любую минуту! — Илья Петрович чиркнул спичкой, прикурил папиросу и размашисто зашагал по кабинету, выпуская клубы дыма, потом неожиданно остановился и понизил голос почти до шепота: — Сегодня же напиши объяснительную для министерства, а сейчас немедленно организуй засыпку грунта. Иначе я освобожу тебя от исполнения обязанностей главного. — Он нажал кнопку звонка. Вошла Лена. Встала у двери.
— Проходи ближе. Садись. Бери бумагу и пиши.
Груздев нагнулся к столу, взял неловкими толстыми пальцами листы с записями и начал диктовать приказ. Он отмечал грубые нарушения заданных норм по ряду основных объектов, безответственность Коростелева, допустившего отклонения от проекта. Заканчивался приказ строгим выговором исполняющему обязанности главного инженера стройки с занесением в личное дело.
— Все! — сухо сказал Груздев. — Отпечатай побыстрей и вызови машину.
Лена не уходила. Она смотрела на Коростелева, на его побледневшее, напряженное лицо. Он сидел, наклонив голову, покусывая тонкие губы.
— Ну, чего ты? Можешь идти.
— Я хотела спросить, не примете ли вы… Там товарищ с Разъезда. Второй день не может попасть.
— Кто такой?
— Норин, из снабжения.
— Норин?.. Почему обязательно ко мне?
— Петр Иванович Норин, — объяснил Коростелев, — очень инициативный работник. По пустяку он не
