Лена посмотрела рассеянным взглядом вокруг, на сиреневые венчики возле фонарей, ступила на твердый, лоснящийся ледяными глыбами тротуар и увидела Кострова.
— Здравствуйте, Лена, — сказал он, шагнув ей навстречу.
— Добрый вечер, Василий Иванович. Каким образом вы здесь оказались?
— Если честно, пришел узнать, как прошло собрание.
— Собрание? Тоже скажу честно — не знаю.
— То есть как не знаете? Вы же были на собрании?
— Была и не была. Словом, это собрание меня нисколько не интересовало.
— Но ведь обсуждался ваш вопрос. Чем кончилось?
— Строгим выговором. Так и должно было быть.
— Я с вами не согласен. Тут кроется какое-то недоразумение. Вы выступили, объяснили им?
— Нет, — беззаботно ответила Лена. — А зачем?
— Затем, чтобы восстановить справедливость. Вы не заслуживаете никаких порицаний.
— А вообще-то верно, Василий Иванович.
Она улыбнулась простосердечно, почувствовав себя необыкновенно легко, и начала подробно рассказывать ему все, о чем так упорно молчала в разговоре с другими людьми. Василию стали наконец известны подробности работы министерской комиссии, роль, которую сыграл в ее выводах Норин, и причины ухода Лены от него. Только о своем столь быстром и неожиданном сближении с Петром и визите Марии Михайловны она не сказала ни слова. Василий чувствовал, что Лена чего-то не договаривает, но не стремился расспрашивать. Он знал основное — причины, заставившие Лену поступить так, как и должен был поступить честный человек. Ему захотелось сказать Лене много хороших слов, но он лишь бережно сжал ее опущенную руку.
— Лена, позвольте мне рассказать обо всем этом Соколкову?
— Нет! Нет! Все это теперь ни к чему.
— То есть как ни к чему? Вас устраивает ваше теперешнее положение?
— А почему бы и нет?
— Потому что из-за каких-то проходимцев вы не должны оставлять любимое дело, вашу стройку! Для меня, например, вы… Короче говоря, понятие «лучшие люди стройки» для меня не существует без вас.
— Ну уж, Василий Иванович! Слишком громко.
— Громко? А вы знаете, что в свое время именно вы утвердили меня в решении бросить школу и приехать сюда? Я и сейчас помню ваш счастливый взгляд… «Майна! Давай!» Вы что — забыли?
Глаза Лены заблестели. Она опустила голову.
— Спасибо, Василий Иванович, — тихо проговорила Лена. — А вы знаете, Илья Петрович как-то сказал: «Строительство — дело временное. Рано или поздно наступает конец. И тогда начинается самое главное. Энергия начинает питать фабрики, заводы — все вокруг…» Вот, видите, теперь я оказалась на главном направлении. Все нормально.
— Вы просто храбритесь. У вас не хватает мужества признаться в том, что вам жаль станцию. Жаль, что стройка завершается без вашего участия… Чего там говорить! Так ведь это?
— Так. Если сказать честно, мне бы хотелось построить еще много станций. Столько, насколько хватит жизни. Не одна ведь Касатка на белом свете. И хочется их всех быстрее разбудить. Дать им такую же большую жизнь и увидеть это.
— Ну вот, значит, надо все поставить на свои места.
— Не надо. Спасибо вам за все. — Лена посмотрела ему в глаза, которые показались ей смелыми и решительными. — Не надо, — повторила Лена. — Еще раз спасибо. Я пойду.
— Куда вы?
— Куда? Скорее всего, к Кате.
— Идемте, я вас провожу.
— Что вы! Это слишком далеко.
— Ну хотя бы немного.
Они пошли по ярко освещенной улице, мимо центрального гастронома, мимо кинотеатра «Энергия». Василий взглянул на рекламу. Мелькнула мысль: не пригласить ли Лену в кино? И вдруг он почувствовал растерянность. От толпы, стоявшей около кинотеатра, отделились две женские фигуры. Василий узнал Любу и Нину. Неподалеку стоял Норин, он отвернулся и старательно прикуривал сигарету.
— Интересно получается, — с деланной улыбкой сказала Нина, — жена не может попасть в дом, а Василий Иванович прогуливается с девушками. — И тут Нина смутилась. Теперь уже она ощутила неловкость и растерянность, узнав Лену. Но ей все же пришлось поздороваться с Леной и обменяться несколькими фразами. Обе они отошли в сторону. Нина спросила:
— Что-то тебя совсем не видно? Я думала, ты куда-нибудь уехала.
— А я слышала, собираешься уезжать ты. Разве это не так?
— Да, это действительно так. На днях мы уезжаем. — Нина ненадолго умолкла и, решившись, заговорила доверительным голосом: — Ты не должна обижаться. В том, что тебе не повезло с Петром, я абсолютно не виновата. К тому же ты сама ушла от него. Так что никаких претензий быть не может. И вообще, ты знаешь, что я человек серьезный. Петр сделал предложение, и мы зарегистрировались, как положено. Кстати, ты уж извини, но я ему буду полезней… И он не любит замыкаться в узком кругу, и я. Здесь нам тесно. Понимаешь? Петру предложили работу в областном центре. А это — уже не Речной. Из областного города можно уехать куда угодно!..
Нина не договорила: Лена повернулась к ней спиной и, не сказав ни слова, пошла вдоль улицы.
Люба и Василий медленно шли к дому. Не обмолвившись ни словом, повернули за угол, пересекли дорогу, обогнули по узкой знакомой тропке строящееся здание универмага.
— Мне кажется, нам не нужны лишние объяснения, — заговорила наконец Люба спокойно и не глядя на Василия. — И тебе и мне ясно, что семьи у нас не получилось. Считаю, что мы должны поступить, как культурные люди.
— Вполне с тобой согласен, — ответил Василий. — Когда ты едешь?
— Сегодня.
— Но ведь надо как-то развестись.
— Подадим заявление, лучше всего совместное. Если потребуется, я приеду.
Больше они не говорили до самого дома. Василий открыл дверь, прошел в комнату и сел, не раздеваясь, на табуретке. Пока Люба укладывала чемоданы, он курил папиросу за папиросой и смотрел через стекло балконной двери на заснеженный лес. Наконец она закончила сборы, подошла к Василию.
— Ну, кажется, все. А до поезда еще целых два часа.
Василий сидел не поворачиваясь и молчал.
Люба нервно кашлянула и заговорила сдавленным голосом:
— Неужели ты не понимаешь, как мне трудно? Я сама не знаю, что происходит со мной, но пойми — так жить, как жили мы, больше не могу. Ты должен меня понять. И должен проститься по-хорошему. Ведь мы не чужие люди! — Она прикоснулась рукой к плечу, пытаясь повернуть Василия к себе, но он твердо сказал:
— Счастливого пути!
В комнате стало тихо, и эта секундная тишина показалась Василию нестерпимо долгой. Затем он услышал за своей спиной быстрые шаги Любы. Глухо хлопнула дверь.
Не первое утро Василий просыпался один, но так одиноко и так тревожно он не чувствовал себя никогда. Словно один остался в целом мире. Ушла Люба. Совсем. Но ведь, по существу, она ушла не вчера, а гораздо раньше. Нет, он утратил что-то еще! Утратил что-то большое, необходимое ему…
Стараясь унять непонятное беспокойство, Василий убеждал себя, что ничего не случилось! И жизнь не началась заново. Она продолжалась. Продолжалась очередными делами, которые приготовил наступивший день. Прежде всего — комитет комсомола, партком, затем — институт. В комитете и парткоме надо обязательно поговорить о Лене, доказать ее правоту. Она просто-напросто заблуждается. Ей надо помочь, независимо от того, хочет она этого или нет. И чем скорее, тем лучше.
