— Этим способом, братец, ты не соберешь пяти голосов: никто не поймет твоей песни!
Хрисантов вытаращил глаза.
— Поступай, как все практичные люди: обещай, обещай населению, но не осуществление политических идеалов, не защиту интересов страны и ее либеральных учреждений — это вещи, которыми сыт не будешь, — а устройство дорог, уменьшение налогов, устранение какого-нибудь ненавистного чиновника; обещай поддержку школам и охрану интересов крестьянина, если у него есть дело в суде. Это самые чувствительные струнки, и на них-то тебе и надо играть, если ты хочешь попасть в «Хамам» наверняка. Может быть, ты не выполнишь ни одного своего обещания, но довольно того, что ты их дал! Этим ты показал крестьянину, что входишь в его положение, интересуешься им. А там уж от случая будет зависеть, как слегка варьировать тему. Понимаешь? Например, если ты хочешь воздействовать на какого- нибудь мелкого чиновника, скажи ему только, что выхлопочешь ему повышение; если говоришь со священником — обещай, что устроишь ему ссуду или по крайней мере поручишься за него при ее выдаче, чтобы он мог выплатить свой долг за землю, купленную в прошлом году; ежели с кметом — разбрани хорошенько его предшественника, скажи, что ты приносишь себя в жертву народу, вообще говори все что вздумается; зайдет у тебя разговор с учителем, который не дрожит перед инспектором и не сочувствует враждебной нам партии, покажи ему газету «Объединение»{131} и скажи ему конфиденциально, что если тебя выберут депутатом, через двадцать четыре часа объединение Восточной Румелии с Болгарией станет фактом. А если при этом случится быть крестьянам, прибавь, что тогда и налог придется платить совсем маленький: четверть нынешнего; тут ты можешь дать волю своему языку и насолить противнику. В селах со смешанным населением заявляй туркам, что, если они подадут свои голоса за тебя, ты будешь ходатайствовать перед правительством о назначении их префектами и капитанами, а твой противник задумал построить в турецком квартале большую церковь, для которой уже заказал в России три больших колокола, чтоб они гудели у турок над головой с утра до вечера и этим заставили их выселиться…
Хрисантов засмеялся.
— Этого я не могу.
— Как же другие делают?
— Пускай их! Я — честный человек и не могу ни лгать, ни клеветать. У меня есть принципы.
— Тогда поедем обратно.
— Почему?
— Потому что честность — монета, имеющая хождение не на всяком рынке, а принципы годятся только на то, чтобы заполнять столбцы газет, которых в деревне никто не читает. Не поймут! Вот, например, видишь ту корчму? Мы в ней остановимся. Попробуй, поговори с корчмарем Кости о принципах… Небось, твои друзья, приезжавшие сюда по твоему делу, когда рекомендовали тебя, не заикались о принципах. Постарайся не впасть с ними в противоречие.
Пока шел этот довольно прозаический разговор, пролетка подъехала к корчме, стоящей у шоссе, на краю села К.
Приятели слезли, вошли.
Их встретил мужчина в турецкой одежде, в барашковой шапке и с засученными рукавами. Это был корчмарь Кости.
Сама корчма не представляла ничего особенного по сравнению с другими деревенскими корчмами. Те же лавки и полки, на которых стояли немытые стаканы и бутылки; те же стены, на одной из которых висели безмен, несколько высохших заячьих шкурок, две-три провонявшие и заплесневелые колбасы и еще какая- то дрянь; тот же прилавок, на котором в иерархическом порядке были расставлены графинчики для вина и водки, предводимые огромным грязным кувшином с крышкой, в котором по нескольку суток отдыхало вино в ожидании тех, кто пожелал бы почтить его своим вниманием. У прилавка на полуразвалившемся очаге стоял в горячей золе кофейник, чтоб всегда была горячая вода для кофе проезжающим. Над прилавком, на стене, красовались чем-то забрызганные картины с изображением боев при Плевне {132} и на Шипке, портреты русского императора, императрицы и болгарского князя Александра{133}, рядом в виде украшения висел кусок сухих дрожжей.
Пока Хрисантов знакомился с достопримечательностями корчмы, Иванов успел завязать разговор с Кости.
— Ну, бай Кости, — начал он, задумчиво покручивая свои тонкие усики и усаживаясь поудобней на лавке. — Как живешь? Все благополучно? Как торгуешь?..
— Слава богу, чорбаджи.
Хрисантов сразу заметил, что его товарищ пользуется авторитетом у корчмаря. Он отвел свой рассеянный взор от стен и стал внимательно слушать их беседу.
— А что, крестьяне, которые сюда заходят, говорят, за кого голосовать будут?
— Как?
— Ну, поговаривают, кого депутатом выбрать?
Корчмарь быстро вынул щипцы из огня и пристально посмотрел на Иванова.
— В депутаты? Да, поговаривают.
— Кого же собираются?
— Да кого вы, чорбаджи, укажете… Может, назовете кого… Известно, мы люди темные…
— Это другой вопрос. Я спрашиваю: о ком крестьяне поговаривают?
Кости подозрительно поглядел на Хрисантова. Тот весь обратился в слух.
— Выберут, говорят… Приезжал тут позавчера Недю Клисурец; так он сказал им, чтоб выбирали… как бишь его… — Иванов назвал одного из кандидатов.
— Нет, нет! Этого я знаю… Три года у отца его вино покупал.
Иванов назвал другую фамилию.
— Э, нет.
— Так кого же?
— Больно имя чудное…
— Может, Хрисантов?
— Эге, эге! Христианов. О нем толковали.
— Хрисантов, — поправил Иванов. — Ну, и как? Порешили на нем?
— За него бюллетени будут подавать.
Хрисантов густо покраснел. Товарищ его самодовольно кивнул ему, словно хотел сказать: «дело в шляпе»; потом, обращаясь к Кости, добавил:
— Его, Хрисантова, выбирайте. Я тоже его одобряю… Слышишь, Кости?
Потом с решительным видом указал на товарища и объявил:
— Вот господин Хрисантов!
Корчмарь, в это время подносивший им кофе, так растерялся от неожиданности, что уронил чашки на пол.
— Господин Хрисантов! Милости просим, милости просим, — сказал он с улыбкой, подбирая их, уже пустые.
— Свари новый кофе. И слышишь? Говори всем, чтоб выбирали господина Хрисантова.
— Да я уж и так говорил доброй сотне о господине.
Корчмарь соврал; у него при этом зарделись уши, Это не ускользнуло от внимания Хрисантова. Иванов бросил на лавку серебряный рубль.
— Возьми вот, Кости… на сдачу крестьян угости… понимаешь?
— Я знаю, знаю свое дело, чорбаджи, — лукаво подмигнув, ответил корчмарь.
— А в случае чего… моя забота, понял? Вот и все…
— Будь покоен. Насчет господина положись на меня! Наш батюшка где-то читал про него… Хороший человек, по фамилии видать!
Когда пролетка опять тронулась в путь, Иванов приветливо обратился к товарищу:
— Как видишь, начало хорошее… Этот Кости сделает свое дело. Он мне предан!
Хрисантов ничего не ответил. Он только уныло покачал головой, вспомнив, как у корчмаря зарделись уши.
