— Извини, — сказала я. — Но я уже думала об этом. Переведено только то, что здесь.
— То есть выходит, что Свонни вырвала из дневника матери именно те страницы, которые задевали ее лично?
— А разве мы не поступили бы точно так же? Просто нас такое не коснулось. Наши матери не писали дневники-бестселлеры. А в твоей жизни разве нет ничего такого, чего ты не захотела бы выставлять напоказ, даже в чужой автобиографии?
Кэри отвела взгляд. Вероятно, она поняла, на что я намекаю, однако ничем себя не выдала.
— Чаще всего даже не осознаешь, что пишешь в автобиографии, пока не перечитаешь, — сказала я, — И тут может прийти прозрение. Напоминаю, что Свонни редактировала автобиографию матери, вот она и сделала это, но в выгодном для себя свете.
— Ради бога, Энн, это уже цензура! — воскликнула Кэри. — Она не имела права поступать так.
Мне не понравилось, что она обвиняет Свонни. Именно она. Я посмотрела бы на это сквозь пальцы, окажись на ее месте кто-нибудь другой. Гордон Вестербю, к примеру. Но это сказала Кэри Оливер. Я повторила, что там нет ничего насчет Ропера как убийцы. Зачем Свонни прятать следы старого преступления?
— А можно посмотреть другие дневники? — спросила Кэрри.
Мы снова пересчитали ступеньки наверх и взяли пачки за 1925–1934 годы, 1935-1944-й и так далее. Ни в одном из дневников вырванных страниц мы не обнаружили, пока не дошли до 1954 года, где отсутствовал один лист. Я продралась сквозь датский и поняла, что речь идет о смерти Хансине.
— Давай выпьем шампанского, — предложила я.
Кэри подняла бокал.
— За будущего редактора «Асты», — сказала она.
— Не уверена, что стану им. Далеко не все дневники переведены.
— Как ты думаешь, почему Свонни Кьяр вырвала страницу из 1954 года? Ведь она к тому времени уже постарела. Пора бы страстям улечься вроде как.
Я не смогла удержаться:
— Ей было столько же, сколько тебе сейчас, Кэри.
Она помолчала с минуту. Собственно, а ей какое дело? Ее интересовало убийство, но к 1954 году все Роперы давно умерли.
Кэри повторила то, что сказала по телефону:
— Ты меня простила?
Ее слова рассмешили меня, хотя ничего смешного в них не было.
— Аста однажды сказала мне, что, по ее мнению, людей надо прощать, но не сразу.
— Так разве это сразу? Ведь пятнадцать лет прошло. И я прошу прощения, Энн.
— Ты просишь прощения, потому что у тебя ничего не получилось, а не потому, что ты — как бы это сказать? — влезла в мою жизнь и увела любовника.
— Прости, — прошептала она.
— Между прочим, вряд ли Дэниэл был бы мне сейчас нужен, — сказала я осторожно. — Ни при каких обстоятельствах, ни при каком раскладе, даже если бы он продолжал жить со мной, а не с тобой.
— Но ты же собиралась за него замуж, Энн! Он так говорил.
— Не знаю, вышла бы или нет. Я так и не была замужем. — Я внимательно оглядела ее. Джинсы слишком тесные, живот выпирает, шея дряблая, подбородок двойной. Я смотрела на нее и радовалась, что в комнате нет зеркала и я не вижу сейчас себя. — А для любовников мы уже стары, — закончила я.
— О, Энн! Какие ужасные вещи ты говоришь!
— Страсти улеглись. Твои же слова. Хочешь еще шампанского?
Она захихикала. Это был вполне понятный нервный смешок, но он показался неуместным. Тогда я пожалела, что не отношусь к тем женщинам, которые сейчас взяли бы ее за руку. Или даже обняли бы ее. Но я давно не любила Кэри. И не сомневалась, что она меня тоже недолюбливает. Так не любят тех, кому причинили боль.
И вместо того, чтобы нежно прикоснуться, я сказала:
— Если хочешь, возьми исходный перевод. Вдруг отыщешь то, чего нет в изданном тексте.
— Спасибо, — хрипло ответила она, слегка запинаясь.
Я вспомнила, что она всегда была не в ладах с вином, и не стала наливать ей еще. На лице Кэри появилась довольная улыбка, она вся сияла. В гостиной царил уютный, теплый полумрак, что совершенно не соответствовало теме нашей беседы. Я встала и зажгла центральную люстру. От яркого света Кэри прищурилась и поежилась.
— Я возьму перевод, — сказала она. — А теперь, пожалуй, пойду. Я дам тебе отчеты о процессе над Ропером и всякую всячину, что нарыла из отдельных газет.
Она нагнулась, чтобы достать из портфеля материалы, и я услышала, или скорее почувствовала, как пульсирует кровь у нее в голове.
— Вот, возьми, — она протянула пакет. Рука заметно подрагивала.
И я поняла, что именно вывело ее из равновесия. Вовсе не то, что я не простила ее, не воспоминания о Дэниэле Блэйне или смущение от разговора на эту тему. Она расстроилась из-за моих слов — мы слишком стары, чтобы иметь любовников. Это неправда — никогда не поздно завести себе кого-то, тем более нам всего за сорок. Но эти слова сильно задели ее за живое. Мне стало безумно жаль ее, и я ничего не могла с этим поделать. Не думала, что когда-нибудь пожалею Кэри.
— Давай все забудем, Кэри. И больше никогда не будем об этом говорить. Все кончено. Хорошо?
— Хорошо. — Ее лицо мгновенно прояснилось, она заулыбалась и крепко прижала к себе папку с переводами, словно это были любовные письма.
Она и прежде поражала меня неожиданной сменой темы разговора.
— А как ты думаешь, что она сделала с теми страницами?
— Кто?
— Твоя тетя. Она же вроде вырвала их потому, что там было что-то о ней. И она не захотела, чтобы кто-то прочел это после ее смерти.
— Вроде бы да.
Просто на Свонни это не было похоже, во всяком случае на ту Свонни, которую я помнила.
— Так что?
— Могла ли она их уничтожить? Ты это имеешь в виду? Вряд ли. Скорее всего, она спрятала бы их где-нибудь.
Я представила, как мы с Кэри всю ночь переворачиваем дом в поисках драгоценных листов. Вернее, не смогла представить. Мы говорили о разных людях. Но когда она ушла, пообещав скоро заглянуть, когда мы поймали ей такси и я вернулась в теплый сияющий пустой дом, то устроилась с бокалом шампанского на диване и задумалась над ее словами. Конечно же, для того, чтобы прогнать мысли о Дэниэле, которого мой внутренний голос напыщенно величал единственным любимым мужчиной.
Хочу ли я узнать, кем на самом деле была Свонни? Важно ли мне это? Важно, хотя не настолько, насколько было важно ей самой. Скорее мне просто любопытно. А теперь вопросов стало еще больше. Не только кем была Свонни, но и узнала ли она правду о себе перед смертью. Возможно, на пропавших пяти листах за июль и август 1905 года была эта правда, а также важные факты о Ропере.
Слишком поздно я осознала, что Кэри так и не сказала, повесили Ропера или оправдали. А я и не спросила.
11
