Мой покойный супруг взял его на работу корреспондентом летом 1951-го или 52-го, словом, в начале пятидесятых». Дальше неразборчиво… хотя нет: «Муж говорил, что, приступая к работе, новый репортер попросил разрешения переговорить с ним с глазу на глаз. Он сказал, что пишет книгу и намерен опубликовать ее под другим именем. Если мой супруг не возражает, он желал бы отныне именоваться Джеральдом Кэндлессом. Не помню, называл ли супруг его настоящее имя…»
— Она не помнит, как его звали раньше? Здорово. Только этого не хватало.
— Она пишет, что запомнила это лишь потому, что со временем репортер прославился. Муж рассказал ей об этой просьбе, поскольку она показалась ему довольно странной. Дальше вдова пишет: «Однако он не возражал. По его мнению, какое имя носить — это личное дело молодого человека. Я знала его только как Джеральда Кэндлесса. Я подумала, вам это будет интересно, если вы еще не знаете. Искренне ваша, Диана Бирчфилд».
— Но ведь его первая книга появилась лишь четыре года спустя, — сказал Джейсон. — В 1955 году.
Приятный сюрприз: Джейсон знаком с творческой биографией ее отца.
— Да, но, может быть, он уже начал ее писать. И потом, псевдоним — просто предлог, верно? У него были другие причины сменить имя. Вероятно, к тому времени он уже его сменил.
Она попрощалась с Джейсоном, когда Хоуп вернулась, и протянула ей письмо. Сара не держала секретов от сестры — почти, — однако не стала говорить о том, что вечером встречается в пабе с Адамом Фоли. Странная вышла история, это ее увлечение (как называла про себя Сара), ничего подобного раньше не бывало. Кто все начал, он или она, теперь не поймешь. Наверное, оба — дружно, согласованно и не объясняясь.
Они обходились почти без слов, как это ни странно для образованных и начитанных людей. Оставшись наедине, говорили лишь о том, как выглядит партнер и что они сейчас будут делать друг с другом. Утром один из них уходил, опять же молча, пока другой еще спал. Оба жили в Лондоне, в Кентиш-тауне, но там ни разу не встречались. Ни Адам ей не звонил, ни она ему. Сара знала, что этой ночью он придет в паб со всей компанией, ее предупредила Рози. Подруга спрашивала, не помешает ли ей Адам.
Хоуп собиралась на встречу с одноклассниками. Шестеро ребят в шестом классе поклялись встречаться раз в четыре года в третью субботу октября. Хоуп уже не помнила, почему в октябре, почему в третью субботу или почему раз в четыре года, но пропускать встречу не собиралась. Ее ждали выпивка, ужин, и снова выпивка. Сара обещала отвезти ее в Барнстепл, а вернется Хоуп на такси.
Бурное море взрыхлило песок на берегу, пенистый прилив, отступая, проложил в нем канавки и борозды. В неглубоких лужицах остались белые половинки раковин. Урсула упорно шла против ветра, поскольку твердо решила дойти до Франатон Барроуз. Полин сдалась после первых же ста ярдов.
— Мамина соседка заработала паралич лицевого нерва, когда гуляла в такую погоду, — заявила она, едва начав спускаться с утеса.
— Шла бы ты домой, Полин.
— И не поправилась. Левая половина лица так и осталась перекошенной на всю жизнь.
Урсула промолчала. Следующий порыв ветра убедил Полин вернуться домой, хотя она и сказала со смехом, что жалко снова карабкаться наверх, раз уж спустилась. Урсула обернулась посмотреть, как Полин поднимается по тропе, и, поймав ее взгляд, помахала рукой, чтобы не обидеть племянницу. Пляж опустел. В отеле на верхнем этаже окна были закрыты, в саду ветер срывал желтые листья с акаций и кленов.
Значит, Джеральд не был Джеральдом и у нее, строго говоря, не было прав на фамилию «Кэндлесс». Она и прежде подумывала вернуть девичью фамилию, теперь так и сделает. У подножия утеса, на соленом резком ветру, Урсула приняла решение. Она снова станет Урсулой Вик, сейчас же займется переоформлением документов. Если Джеральд сменил фамилию, почему бы ей не поступить так же, тем более что это имя ей не принадлежит?
Что же он натворил? Какой проступок или преступление побудили его отречься от своего прошлого? Обращаясь к ревущему ветру, Урсула яростно повторяла, что Джеральд способен на все. Она поверит чему угодно. Как жаль, что она так много прощала, на все закрывала глаза… Ради чего? Ответа не было.
Позволив ей все эти годы распоряжаться деньгами, оставив дом и все нажитое имущество, за исключением щедрого дара Саре и Хоуп, завещав ей будущие гонорары, Джеральд пытался расплатиться — за что? За пренебрежение, фактически бойкот, за то, что восстановил против нее детей, украл их любовь. И более того: Джеральд пытался загладить какую-то страшную вину, вынудившую его принять имя давно умершего ребенка.
Она присела на невысокую зеленую траву на гребне дюны, обхватила колени руками. В полумиле — серебристая кромка моря, белая пена, простираются бледные, тоскливые, бесплодные пески. «Имя мое Озимандия, царь царей». Рука дразнила их, подумала она, а сердце их кормило. Надо действовать, надо продать дом, как бы девочки ни противились.
— Я не хочу знать, что он натворил, — сказала Урсула вслух. — Я давно перестала задавать вопросы.
Когда она задавала вопросы? Двадцать восемь лет назад страстно хотелось узнать правду. Она была молода, и казалось, что тайну можно раскрыть. И все же была шокирована, убедившись в своей правоте. Одно дело подозревать мужа в неверности, и совсем другое — уличить его. Вот что пережила Джин, когда Ян признался ей в новой любви. Но Джеральд никогда бы не признался добровольно. Если бы Дикки Парфитт видел только, как Джеральд подошел к какому-то дому, вошел туда и вышел снова через какое-то время, это бы еще ничего не значило, но у Джеральда оказался свой ключ. У него имелся ключ от чужого дома в Лейтоне, он открывал дверь собственным ключом, словно хозяин, словно муж или давний любовник.
Она просмотрела сделанные Парфиттом фотографии. На одной старуха вышла вполне отчетливо — обычная старуха в фетровой шляпе и наглухо застегнутом пальто. На другой фотографии, вероятно, Джеральд, но лицо расплывчатое. Может быть, дом принадлежал ему? Может быть, он жил там раньше, а потом, переехав в Хэмстед, оставил его любовнице?
Урсула подумывала съездить туда, повидаться с той женщиной, поговорить, выяснить истину. Сначала это было смутной мечтой, фантазией, она бы никогда не решилась осуществить ее. Потом Урсула спросила себя: неужели она в самом деле боится? Чего тут бояться?
Пока Полин жила у них, мать часто навещала Урсулу. Раньше она приезжала раз в месяц выпить чаю с детьми и полюбоваться «стилем воспитания» Джеральда, но в августе появлялась еженедельно. Очевидно, ей хотелось побыть с Полин, поскольку она редко видела живущую в Манчестере старшую внучку, но главной целью этих визитов были разговоры о рухнувшем браке Яна.
В мире Герберта и Бетти Вик разводы случались крайне редко, за гранью вероятного. Бетти полагала, что разводятся исключительно голливудские актрисы, и то ради рекламы. Брак — нечто безусловное, нерушимая скала, реальность, подобная рождению и смерти. Любовь, совместимость супругов, иные предпочтения — все это не столь важно.
Они с Гербертом познакомились в пятнадцать лет, в двадцать один поженились, и никто из них и не смотрел на сторону. Если при ней заговаривали о неудачном браке, Бетти отвечала, что этот мужчина или эта женщина выбрали себе супругу (супруга), и придется довольствоваться таким выбором. Во всех остальных вопросах человек вправе менять свое мнение (благоразумная Бетти уверяла, что привилегия женщины — как можно чаще менять свое мнение), но здесь никакие колебания невозможны, и сердце должно хранить верность.
Развод Яна и напутал ее, и озадачил. Она все время твердила Урсуле: «Я этого не понимаю. Что он натворил? Он же выбрал Джин, правда?»
Если при этих разговорах присутствовал Джеральд, он внимательно слушал Бетти, пристально смотрел на нее блестящими карими глазами, слегка хмурился, впитывал каждое слово. Внимание зятя ей льстило, и она пускалась рассуждать дальше:
— Разумеется, Джин и сама виновата. В браке нужно давать и уступать, нужно его совершенствовать, это нелегкий труд для обоих супругов.
— Танго танцуют вдвоем, — согласился Джеральд.
Бетти никогда не слышала подобного выражения — откуда оно взялось? Не знала его и Урсула,
