Бог весть как бы все пошло в жизни, если б на крошечном пятачке времени не сошлось столько случайностей. Если бы не было репетиции дурацкого парада, если бы не оскорбление-награждение, если бы Том не украл ящик рома, если бы не так давила влажная духота и если бы начальник интендантской службы генерал Шеппард не задержался на работе дольше обычного.
Сошлось.
Опрокидывая снарядный ящик с ромом, Хэнк выскочил из-за стола и помчался к штабному бараку. Потерял по дороге пилотку, глаза налиты кровью, как йодом, лицо, опухшее от тяжелого рома, растерзанная на груди парадная форменка с бренчащими орденами — видок в общем-то хай-класс!
Шеппард выходил из штаба, усаживался в машину. Сильно качнувшись, Хэнк схватил его за шиворот:
— Эй ты, сволочь!.. Чертов пастырь!.. Что было в ящиках взрывчатки?
Шеппард, еще молодой, тренированный скот, не сильно испугался. Отшвырнул не стоящего на ногах Хэнка, повернулся к охране у дверей штаба:
— Посадите этого пьяного кретина в карцер…
Морские пехотинцы бросились к ним. Хэнк был пилотом — пускай пьяный, пускай однорукий, почти сумасшедший, но реакция-то у него была летная, не чета этим толстым земляным лентяям. И прежде, чем его повалили на мокрую, жирную красную землю — подпрыгнул, рванулся вперед, лбом ударил в плоскую генеральскую морду, мгновенно залившуюся густой алой жижей — как из лопнувшей банки кетчупа «Хайнц».
Хэнка отработали в военном суде на Окинаве, приговорили строго — исключить из армии, лишить воинского звания, всех наград и пенсии.
Окаменение души. В сердце Хэнка не было ни боли, ни обиды, ни досады.
Холодная злоба, испепеляющая больше всего себя самого…
Злоба не утихала, не смягчалась, не меркла — горела она в нем ровно, спокойно, негасимо, превращаясь постепенно в единственную реакцию на окружающий безумный и равнодушный мир…
18. Нью-Йорк. Департамент полиции. Полис Плаза, 1. Стивен Полк
— Что ты хочешь от меня? — обреченно спрашивал Драпкин.
— Задавись! — коротко объясняла Эмма.
— Хорошо, — покорно соглашался Драпкин. — Если это сделает тебя счастливее…
— Я буду счастлива, если ты сделаешь меня вдовой, — уверенно пообещала Эмма и обернулась за сочувствием и поддержкой к Полку: — Посмотрите на этого пионера Дальнего Запада! И он повез меня сюда за лучшей жизнью…
Полк не мешал им переругиваться — в извивах и поворотах скандала, как в гостиничных коридорах, возникали все новые люди, составлявшие ареал обитания боевого Вити Лекаря, валявшегося сейчас в застегнутом черном пластиковом мешке в морге больницы округа Кингс.
Имя Левона Бастаняна всплыло в перебранке недавно, и Полк своей обостренной звериной интуицией ловца почувствовал мускусный запах греха и пакости.
— …Чем, вы сказали, он занимается? — переспросил Стив.
— Он — артдилер. Торгует картинами, фигурками, антиквариатом разным… — уныло говорил Драпкин и качал своей серой головой, будто посыпанной прахом и пылью. — Я не знаю, чем он там еще торгует…
— Где — там?
— В Сохо. У него галерея в Сохо. Рядом с Гринич-Виллиджем…
— А зачем к нему ездил Лекарь?
— Я знаю? Что он, обсуждал со мной свои гешефты? Сказал: «Поехали» — мы поехали…
— Адрес галереи помните?
— А то! Мы ж туда не раз ездили. И не два…
— А сколько? — уточнял Полк. — Десять? Двадцать?
— Наверное, двадцать… Я считал? Это же ведь все давно происходит…
— Зачем Лекарь ездил к Бастаняну? О чем они говорили? — потихоньку напирал Полк.
— Что вы меня спрашиваете? — удивился-испугался Драпкин. — Откуда мне это знать? Они что, по- вашему, меня на переговоры приглашали?
— Тогда почему Лекарь вас брал с собой?
— Чтобы я шоферил за баранкой…
Полк вспомнил, как Лекарь удирал от полицейской погони, и невольно усмехнулся:
— А вы водите машину лучше Лекаря? — ему вообще показалось удивительным, что Драпкин умеет водить автомобиль.
— Ха! Взгляните на этого автогонщика! — не утерпела Эмма. — Ему надо ишаком управлять, а не «мерседесом»!
Презрительно покачала головой, потом спросила Полка с надеждой:
— Кстати, а что с «мерседесом»? Витя его совсем разгваздал?
— Боюсь, что совсем, — разочаровал ее Полк, вспомнив расплющенный, спрессованный, раздавленный кузов лимузина, который резали автогеном, чтобы выволочь из кабины искромсанные останки Лекаря. А чемоданчик с зубами, валявшийся между сиденьями, даже не помялся.
— Ах, какая шикарная была тачка, — печально вздохнула Эмма. Видно было, что с разгвазданной шикарной тачкой ее связывали очень сильные воспоминания.
Драпкин, деликатно потупясь, спросил:
— Можно я закурю одну сигарету? Вообще-то я не курю, но сейчас, признаюсь, я очень волнуюсь…
Полк протянул ему пачку «Парламента», чиркнул зажигалкой.
Драпкин лихорадочно затянулся несколько раз и, заглядывая снизу в глаза Полку, сказал:
— Обратите внимание, она меня презирает даже за то, что я не мог расколотить вдребезги «мерседес» так, как управился этот бандит. Но водил я машину, конечно, хуже его…
— Зачем же вы ему были нужны?
— Там днем нельзя припарковаться — нет мест. Лекарь уходил к Бастаняну на час, на два, а я сидел за рулем — вторым рядом у тротуара, как говорится, дабл-паркингом. Если приезжал полицейский, он сгонял меня, и я круизировал вокруг квартала, потом возвращался к подъезду…
— Подумайте, Драпкин, внимательно, прежде чем отвечать, — это важно. Лекарь привозил Бастаняну какие-нибудь вещи? Или забирал у него что-либо?
— И привозил, и забирал, — уверенно ответил Драпкин.
— Что это были за вещи?
— Какие-то свертки, пакеты, чемоданчики, сумки. Или картины. — Драпкин на миг задумался и повторил: — Да-да, я уверен, что это должны были быть картины. Небольшие упакованы в картон или бумагу, а покрупнее — свернуты в цилиндрические рулоны…
— Вы думаете, что это были холсты без рамы?
— Я не могу этого утверждать! — прижал руки к груди Драпкин. — Я ни разу не видел сам холст. Эти рулоны были завернуты в пластик. Но мне кажется, что они пахли пылью и краской…
Полку казалось, что от самого Драпкина пахнет ацетоном — запахом страха и отчаяния. Несчастный урод. Яйцерожденный. Куриное яйцо, попавшее в гнездо стервятников.
Отворилась дверь, Джордан пропустил в кабинет детектива Конолли, а сам поманил пальцем Полка в коридор. Стивен взял свой бумажный стаканчик с остывшим кофе, прихлебнул — противная кислая бурда, с отвращением поморщился и сказал Конолли:
— Потолкуйте с супругами еще о друзьях ушедшего от нас навсегда мистера Лекаря… Среди них было много людей замечательных и, главное, очень интересных для нас… — И отдельно обратился к Эмме: — Вспоминайте, пожалуйста, все о ваших друзьях…
