— Ты говоришь совсем о другом! — сердился Стив.
— Наверное, — соглашался старик. — Но для меня всегда было важно именно это — другое…
В клубе «Альфа-гамма-бета» Джеф Харки был большим забиякой. Робеющего Полка он встретил вопросом:
— Ну, так! Расскажи-ка нам, юный талант, о разнице между Ирвингом Стоуном, Ирвином Шоу и Вашингтоном Ирвингом?..
Полк засмеялся, как абитуриент, вынувший счастливый билет. Если бы грамотей Харки побывал у них дома и увидел библиотеку старика Полка, он бы, наверное, не задавал таких дурацких вопросов.
Но ответил Полк совершенно серьезно:
— Мне, молодому Рип Ван Винклю, одержимому жаждой жизни, надо думать, кем быть — богачом или бедняком. А не корпеть над книжками…
Дружный хохот и аплодисменты студиозов — Стивена Полка приняли в «Альфа-гамма-бету».
И за свою толковость Полк был сразу приглашен вместе со всеми членами клуба на празднование Дня благодарения в имение Харки на Лонг-Айленде.
Там было на что посмотреть! Это было не обычное человеческое жилье, а серия из телепрограммы «Богатые и знаменитые». Величаво-строгий дворец в колониальном стиле, изыск стола, разливанное море самой дорогой выпивки, ящики с сигарами «партагас эминенте» по 25 баксов штука, лакеи в смокингах — все это наводило на мысль, что папаша Харки для праздника младшего сына Джефа и его товарищей заодно заказал и этот прозрачно-голубой ноябрьский день, подсвеченный мягким осенним солнцем. И оплатил. Кэшем, чтоб было без обмана. Ну и за компанию, чтобы молодые не заскучали, гостевали там же Джек Николсон, Синди Кроуфорд и модельерша Дона Каран. И с приятной улыбкой ходил по изумрудной лужайке губернатор штата со своей свитой.
И Стивен Полк облегченно вздохнул. Догадался — скорее всего у начинающего юриста Джефа Харки с его фантастическим «ай-кью» жизнь, наверное, получится.
Все, даст Бог, сложится хорошо. Если, конечно, есть справедливость на земле.
Одно огорчало Полка. Чем больше он общался с Джефом Харки, тем больше удивлялся. Почти с испугом Полк обнаруживал, что Харки со всеми его невероятными баллами «ай-кью» — просто бойкий, очень уверенный в себе, сильно нахватанный дурак.
Полк с завистью наблюдал, как Харки самозабвенно легко управляется с жизнью, которая вся до остатка принадлежала ему — вроде огромного поджаристого, ароматного «омаха-стейка» на тарелке. После университета Харки легко прошел через юридическую школу, с невероятной быстротой сдал экзамен на вступление в адвокатскую корпорацию — «бар», тот самый кошмарный «бар», который трижды проваливал младший Джон Кеннеди, и сразу же Харки приняли в самую престижную юридическую компанию «Эйкен — Гамп». Переехал в Техас, в Хьюстон — поближе к тревожащему кровь запаху нефти, — и исчез из жизни Полка. Надолго.
А год назад возник в скромной должности Верховного судьи Манхэттена. Ни больше ни меньше. Когда Полку первый раз надо было пойти к новому федеральному судье Харки подписать документы, он вспомнил о своем университетском одноклубнике и однокашнике грамотее Джефе, но это воспоминание никак не монтировалось с представлениями Полка о личности вершителя третьей власти в Америке.
— Здорово, Рип Ван Винкль! — заорал из своего огромного, как диван, кресла Джеф. — Добро пожаловать в храм правосудия…
А обескураженный Полк, смущенно улыбаясь, сказал:
— Здравствуйте, ваша честь… Поздравляю вас с назначением на пост верховного жреца правосудия.
Полк уже тогда знал, что все молодые судьи — противные. У них какая-то патологическая потребность казаться хуже, чем они есть на самом деле. Это происходит по трем причинам. Первая — завораживающее ощущение собственной власти. Вторая — маниакальная уверенность, что законы Хаммурапи еще не написаны и, по-видимому, этот основополагающий свод справедливости и мудрости заповедовано создать им. Третье — скрываемое изо всех сил чувство неуверенности и боязнь совершить какой-то смехотворный ляп.
С первой встречи Полк знал, что Джеф Харки — самый молодой верховный судья. За следующий год он убедился, что Харки — самый противный из всех молодых. Противность Харки, обильно питаемая двумя первыми причинами антипатичности молодых судей, бурно росла из-за полного отсутствия третьей — Джеф не только не испытывал ни малейшей неуверенности в своем опыте, знаниях и проницательности, но и не скрывал на своей розовой ряшке иронически-снисходительного выражения: «Погодите, погодите немного, мы еще покажем и объясним все этим старым пердунам!»
Поэтому по любому серьезному вопросу Полк старался попасть на прием как раз к старым пердунам, а не к Джефу, знающему бездну всякой ненужности, но совсем не понимающему смысла и тактики оперативной работы, не имеющему ни сострадательной житейской мудрости, ни способности предвидеть последствия своих решений. Джеф до смерти надоел Полку своим сердечно-лживым припевом: «Ты мне друг, Рип Ван Винкль, но закон — дороже!»
А сегодня объехать Харки не удалось, пришлось идти к нему и полтора часа собачиться, объяснять, уговаривать — ордер судьи на прослушивание телефонов Бастаняна, перлюстрацию его почты, запрос в банк о его счетах и обыск в галерее были просто необходимы.
А до этого еще полчаса сидеть и слушать, как полицейский эксперт из Вашингтон-хайтс — района, густо засиженного русскими, деликатно объяснял судье, всячески изворачиваясь и опасаясь разозлить Харки, что вчерашнее судебное определение было неправильным, ибо большое количество синяков на спине потерпевшего является не следствием жестоких истязаний, а следами варварского, но вполне безопасного русского народного обычая лечить простуду стеклянными банками…
— И что, потерпевший согласился на это добровольно? — недоверчиво переспрашивал Харки.
— Конечно! — убеждал эксперт. — У них это традиционный способ… И говорят, довольно эффективный…
— Дикари! — обескураженно качал головой Харки. — Типичные дикари!
Наконец судья вышиб эксперта и занялся делами Полка. Харки, брезгливо кривя губы и придерживая двумя пальцами бумаги Полка, как листочки использованного пипифакса, спрашивал:
— И все это по информации какого-то бродяги? Он нам даст показания в суде?
— Скорее всего нет…
— Ага! Замечательно! И ты настаиваешь, чтобы я по такому дерьму дал разрешение на чрезвычайные следственные действия?
— Конечно! Настаиваю! — ярился Полк. — Предполагаемая мной цепь: русский, убитый в лифте аэропорта, скорее всего курьер, привез чемоданчик с золотыми зубами погибшему через двадцать минут гангстеру Лекарю… По косвенным показаниям, Лекарь возил в галерею Бастаняна какие-то произведения искусств. Не думаю, что Лекарь приобретал их на аукционе «Сотби», и Бастанян тоже в этом не сомневался…
— Стив, это все твои предположения, фантазии… Доказательной базы не существует… Ты представляешь, что с нами сделают на слушании адвокаты?!
— Вот я и собираюсь найти эти доказательства… А что касается адвокатов, то тебе надо выступить с законодательной инициативой — половину наших адвокатов депортировать в Россию. Там возникнет правовая система, а у нас станет можно дышать…
— Иди к черту…
Еще полчаса свалки и пустоговорения, и Харки подписал ордера.
— Смотри, Стив, обделаешься — я тебе голову оторву.
Они постукались, почокались своими университетскими перстнями на безымянном пальце, и Полк с облегчением и злобой отвалил, напутствуемый традиционным: «…а закон мне дороже!»
…А сейчас красавчик Майк Конолли деликатно оттолкнул Полка перед дверями галереи «Алконост» и вошел туда первым. Полк усмехнулся — несмотря ни на что, полицейские, работающие «на земле», держат их, федов, за неумех и чистоплюев.
Модный пиджачок на Майке был расстегнут, а рука под полой, на поясе джинсов…
