уменьшения, располагались пять рядов скамеек, на которые можно было взобраться по специально приспособленным лесенкам. Перехватив напряженный взгляд Глеба, Даша тихо спросила:
— Что это?
— Каркас Пирамиды Змея, — ответил Глеб. — На первой скамье вдоль окружности встанут тридцать два человека: второе кольцо Змея. На второй скамье повыше встанут шестнадцать — первое кольцо. Затем, соответственно, восемь — «хребет Змея», четыре «клыка» и два «глаза Змея». А на верхней площадке встанет Сам. Вернее, Сама в нашем случае.
— Он ведь предлагал один на один, — подавленно произнесла Даша.
Глеб усмехнулся:
— Это он так, для поддержания разговора.
Сидя в «жигуленке», они ожидали приближающегося к ним Родригеса. Графиня и Вася молча озирались по сторонам. Стас, Илья и Такэру, дублируя действия Глеба, также не выходили из «фольксвагена». Десятка два мордоворотов Грача слонялись поблизости, следуя, очевидно, указаниям в контакт не вступать: они лишь отворили ворота и впустили дорогих гостей.
Родригес в красном пиджаке и в белой сорочке с бабочкой лучезарно улыбался. Его седеющие волосы серебрились на солнце. Подойдя к «жигуленку», он сделал приглашающий жест: вылезайте, мол, чего сидеть?
— Зовут к столу, — сказал Глеб и вышел из машины.
За ним вышли Даша, Вася и графиня. Такэру, Илья и Стас также покинули «фольксваген». Все они молча сгрудились за спиной Глеба.
— Не представите ли меня дамам? — проговорил Родригес, с восхищением глядя на Дашу.
— Нет смысла, — ответил Глеб. — Знакомство будет мимолетным.
— Как знать, как знать, — многозначительно усмехнулся испанец, раздевая Дашу глазами. Он галантно поклонился графине. — Дон Хуан Родригес. Рад вашему визиту, Наталья Дмитриевна.
— Вы меня знаете? — удивилась графиня.
— Кто же не знает графиню Салтыкову? Позвольте принести вам глубочайшие извинения за хамскую агрессивность, которую позволили себе мои люди в отношении вас. Я был в отъезде и… Надеюсь, я как-то сумею загладить их вину.
Графиня растаяла. В свои сто четырнадцать лет она представить себе не могла, что такой джентльмен способен на нехорошие поступки.
— Я тоже на это надеюсь, сеньор Родригес, — ответила она с достоинством.
Родригес вновь поклонился и перевел взгляд на Дашу.
— Так вот вы какая, Дарья Николаевна! — Он поцеловал ей руку, слегка задержав ее в своей ладони. — А я, знаете ли, тот самый Родригес. Для кого-то я, может, и Змей, но для вас — просто Хуан.
Изумрудные Дашины глаза гневно вспыхнули. Голос ее, однако, прозвучал с чарующим кокетством:
— А ты все такой же лакомка, Неудержимый, не меняешься. Мангустов продал — может, и Змею продашь? Договоримся?
Лицо Родригеса вытянулось и побледнело. Все вокруг напряженно застыли, даже Вася, толком и не понимающий, что здесь происходит. Сияло солнце, синело небо, и в гробовой тишине стоном прозвучал возглас Ильи:
— Дуська, рано!
Даша вздохнула:
— Импровизация, Гольдберг! Тошно смотреть, как он тут хвост распускает! — С виноватым видом она взяла Глеба за руку. — Прости, милый: что сделано, то сделано! — С этими словами она сунула два пальца в рот и оглушительно свистнула.
Кое-кто из охранников Грача зажал себе уши. Глеб улыбнулся:
— Все забываю спросить: кто тебя этому научил?
— Вовка Родин из 6-го «Б», — ответила Даша. — Правда здорово?
Стас и Такэру синхронно показали ей большие пальцы.
— Ништяк! — сверкнул золотыми зубами Вася. Лишь Илья буркнул:
— Ну да, Вовка Родин научит!
— Между прочим, я тоже умею, — заявила вдруг графиня. — Только не упражнялась давно.
— А ну! — подначил ее Глеб.
Наталья Дмитриевна смущенно свистнула в четыре пальца. Не так чисто и не так пронзительно, как Даша, но… Один из мордоворотов Грача даже зааплодировал.
А дон Хуан Родригес все не мог прийти в себя от разоблачения. Меж тем лицо его из бледного сделалось багровым, а выражение радушия перешло в маску хищной злобы.
— Оказывается, Дарья Николаевна, — проговорил он мрачно, — вам известно больше, чем я предполагал. Ну что ж… тем хуже для вас.
Глеб щелкнул пальцами перед его носом.
— Начнем, Неудержимый.
Родригес зловеще осклабился.
— Пожалуй.
Тем временем на широкое крыльцо особняка из внутренних помещений стал стекаться народ, привлеченный свистом милых дам. И одет народ сей был весьма своеобразно: на женщинах и на мужчинах были одинаковые серые балахоны с капюшонами, откинутыми на спину. Среди лиц, составляющих эту серую толпу, мелькали и знакомые: директор школы Иван Гаврилович и сенатор Колмен с повязкой на глазу, Сато Абэ, Марья Шлыкова и Элен Вилье, бросающая на Глеба испепеляющие взгляды. Среди враждебных этих лиц Даша разглядела мастеров бального танца — супругов Манько и лобастую физиономию художника Федора Ляха. Лишь двое выделялись своей одеждой: хозяин дачи Дмитрий Грачев и фотомодель Виктория Бланш, которая, кстати, и держалась от серых балахонов несколько особняком.
Грачев, бородатый и красивый, был в бежевом костюме и при галстуке. Он молча спустился с крыльца и встал шагах в десяти от команды Глеба. И тут же двадцать охранников взяли друзей Мангуста в полукольцо.
Виктория Бланш была в коротком светлом платье, и белые туфельки на высоком каблуке подчеркивали красоту ее ног. Золотистые волосы фотомодели сверкали на солнце, а голубые ее глаза казались глазами ангела.
— Значит, номер не прошел? — насмешливо проговорила Виктория. Обращалась она к Родригесу, но ее ледяной взгляд устремлен был на Дашу.
— Увы, — отозвался Родригес. — Действуем по второму варианту.
Виктория кивнула:
— Как я и предвидела.
Люди в серых балахонах, стоящие на крыльце, не издавали ни звука и как будто излучали электричество. Впечатление было жуткое.
Глеб взглянул на Родригеса в упор:
— Неудержимый, ты драться-то умеешь? Или только дамам ручки целовать?
— И этого не умеет, — ввернула Даша. — У него губы слюнявые.
Родригес, казалось, готов был броситься на нее с кулаками.
Но Виктория Бланш осадила его взглядом.
— Эй, Грач! — произнесла она властно и указала на Дашу. — Она твоя!
— Благодарю, госпожа! — подобострастно поклонился Грачев.
— Падло, — буркнул Вася.
А графиня бросила в лицо Виктории:
— Дрянь!
Глеб меж тем сбросил куртку, вышел на газон и пальцем поманил Родригеса.
— Начнем, Неудержимый. Учитель всегда ставил тебя в пример.
Хуан Родригес с усмешкой подошел и встал перед ним.
— Как твое имя, Мангуст?
