становиться Синей звездой, если это так больно…
– Было бы легко – согласилась бы? А? – фыркнул Расмус. – Но теперь тебе некуда деться… остается только терпеть. Как ты думаешь, страдает ли тело куколки, разрываемое изнутри рвущейся на свободу бабочкой?
Я вздохнула. Какая бабочка рвется из меня на волю, заставляя так мучительно страдать? Расмус погладил мою руку.
– Мы с тобой отправляемся в дорогу в поисках дополнительных сил.
Я жалобно пискнула:
– Сейчас? Но я не могу… сил совсем нет…
– Они тебе и не понадобятся, я понесу тебя. Мы отправляемся с тобой за звездной пылью, она пригодится нам обоим. Мне нужны силы и для себя, и для твоей поддержки. И тебе лишняя энергия пойдет на пользу. Закрой глаза.
Я послушно закрыла глаза, почувствовала, как Расмус крепко схватил меня за руку… и мы провалились куда-то… С закрытыми глазами я падала, падала и падала вслед за ним, время остановилось, осталось только падение. Иногда движение закручивало нас, и наш отвесный путь превращался в спираль, от поворотов которой кружилась голова, но не тягостно, скорее, как в бешеном кружении танца. Мне не хотелось открывать глаза, нет, мое желание здесь было ни при чем, во мне действительно не было сил даже на то, чтобы поднять веки.
Падение с закрытыми глазами создавало ощущение, что я падаю не в каком-то неизмеримом пространстве, что я проваливаюсь в свою собственную глубину внутри себя, и только рука Расмуса снаружи, по-прежнему крепко вцепившаяся в мои пальцы, убеждала в том, что мои чувства меня обманывают. Невнятные поначалу мысли зашевелились, откуда у них и силы появились? Сама я по-прежнему чувствовала себя без сил… нет, уже не так… что-то во мне изменилось. Может, пора открывать глаза, спросила меня одна, особенно воспрянувшая духом мысль?
Нет, ни за что… Блаженное ощущение все ускорявшегося падения, беспрепятственного, беспредельного, освобождавшего тебя от ответственности за себя, за свое тело, за происходящее вокруг… Падать и падать, полностью отдаваясь движению, растворяясь в нем без остатка…
– Ты поосторожнее со своими желаниями, – предупредил меня голос Расмуса. – А то растворишься без остатка, с чем я останусь тогда?
Я засмеялась. Вот эгоист, только о себе и беспокоится…
– Как всякий нормальный эгоист, я забочусь в первую очередь о тебе, потому что без тебя мне будет плохо. Открой глаза, Холли, открой, не пожалеешь!
Через силу преодолевая нежелание, я слегка раздвинула веки… и резко распахнула глаза – мы падали среди звезд! Они сияли вокруг нас, чистые и яркие, не мерцая, равномерно излучая ровный свет. Звезды были разной величины, разного цвета, местами они были одинокими, местами сбивались в созвездия. Только продолжавшееся ощущение падения вниз мешало думать, что это не мы падаем, а звезды летят мимо нас, двигаясь по своему пути, в то время как мы в восхищении провожаем их взглядом. Или нет, я в восхищении провожаю их… А Расмус? Не знаю, надо бы посмотреть на его выражение лица. Он опередил меня, повернув ко мне свое лицо.
– Конечно же, я восхищен. Но еще более я восхищаюсь тобой, моя дорогая!
Я уставилась в его лицо, не в силах оторвать от него взгляд. Оно было покрыто мельчайшей золотой пылью, его ресницы стали золотыми, волосы тоже, а глаза сияли золотистым звездным светом.
Я ахнула:
– Расмус! Что это?
– Звездная пыль, Холли, обыкновенная звездная пыль! Ты прекрасна! Жаль, что ты не видишь себя, тебе бы понравилось.
Я потянула его за руку, чтобы приблизиться к нему и заглянуть в его глаза вместо зеркала. В черноте его зрачка, окруженного золотым сиянием, я увидела себя, маленькую, невыносимо сверкающую золотой пыльцой. Мои ресницы, как и у Расмуса, стали золотыми, и волосы тоже. Я так понравилась себе, что не могла заставить себя оторваться от его глаз.
– А может, не только потому? – хитро прищурив глаза, поинтересовался Расмус. – Может, тебе мои глаза тоже нравятся?
Ну почему, почему это только во сне? Расмус, почему? Я хочу видеть твои золотые глаза наяву! Какую цену я могу заплатить, Расмус, чтобы остаться с тобой навсегда? Я согласна на любую…
– Пора возвращаться, – сухо и бесчувственно заметил Расмус.
Что это с ним? Я попыталась заглянуть в его лицо, но он отвернулся. Резко перевернувшись в пространстве, он потащил меня за собой вверх, как птица, волокущая за собой бесполезное сломанное крыло. Теперь мы не падали, а стремились ввысь, только я не могла понять, где здесь, среди звезд, верх, где низ, и чем я могла расстроить Расмуса. Вскоре стало понятно, что мы вовсе и не летим вверх, а снова падаем вниз, только в обратную сторону, как песок в перевернутых песочных часах. Как мы можем лететь в открытом космосе, чем мы дышим? Нашла чему удивляться во сне…
Отчего он рассердился? Может, ему вовсе и не нужно, чтобы я была с ним рядом? До сих пор мне казалось, что я нужна ему. Или он боится этого? Вроде до сих пор не было похоже. Нет, иногда что-то такое проскакивало… Чего-то он боится, но чего? Я так и не знаю… Что-то идет не так? Чему я, собственно, удивляюсь, из-за чего переживаю? Из-за того, что персонаж моего сна скорчил кривую рожу? Я проснусь, его не будет рядом, и у меня не будет причин для переживаний. Только все равно жалко и больно расставаться с ним… Голубое сияние возникло во мне, заливая мое сознание своим мертвенным светом.
– Холли, терпи! Терпи, мы должны добраться до корабля! Еще немного, умоляю тебя…
Цепляясь остатками сознания за его последний край, я понимала, что мне немного осталось, совсем чуть-чуть, после чего я безвозвратно сорвусь туда, в жадно засасывающий меня голубой, невыносимо яркий свет… И я сорвалась, не в силах противостоять его мучительному влечению…
В себя меня вернул мерзкий резкий запах аммиака… Нашатырный спирт, излюбленное за безотказность банное средство, шибанул мне в нос, и сознание, без спросу ускользнувшее от меня, резво вернулось на место. Сострадательные тетки, печально вздыхая о хилом здоровье городских, помогли мне одеться и под присмотром обширной банщицы в почти белом халате выставили на свежий воздух. Там я обнаружила Романа, нервно меряющего ногами пространство в два шага направо и два шага налево перед входом в баню.
Увидев меня, бережно выволакиваемую на улицу, он кинулся навстречу, подхватил под руку:
– Ох, Оля, ты перепугала всю баню, а не только меня. Все уже в курсе, все на ушах… Чего я только не наслушался о здоровье некоторых, которых дальше ванны выпускать нельзя!
Я слабо улыбнулась:
– Бывает… Прости, пожалуйста, сама не ожидала ничего подобного…
– Не расстраивайся, раз обошлось, значит, все в порядке. Гостиница рядом, так что, в случае чего, я тебя просто донесу. И вообще, я бутылку шампанского купил, хотел отпраздновать наше освобождение от всех, и на тебе… не успел оглянуться, а ты уже в обмороке!
– Подумаешь, – я настолько отдышалась, что была в состоянии гордо заявить: – Обморок – вовсе не повод лишать меня заслуженного шампанского. И вообще, я зверски есть хочу.
– О, черт! Я и не сообразил, что ты с утра, кроме кофе, ничего в рот не брала. Что за дурацкие у тебя привычки? Вот в обмороки и падаешь, – Роман задумчиво дернул себя за нос. – Пойдем искать столовку или проще купить чего-нибудь в магазине?
– Мне уже все равно, попадись сейчас хоть сырой слон, съела бы без раздумий. А в обморок я всего второй раз за жизнь падаю, так что нечего меня незаслуженно терроризировать.
– Больше не буду, – рассеянно откликнулся Роман. – Давай я тебя отведу в гостиницу, а потом сгоняю в магазин? Как ты на это смотришь?
– Нормально, если ты быстро… Иначе я начну есть самое себя за неимением чего другого под рукой, – бессовестно декларировала я свои намерения.
– Ну, ты даешь, – Роман заржал. – Видишь, магазин на дороге? Мы сейчас отправимся туда вместе, я заодно начну изучать твои вкусы. Насчет кофе и сигарет я уже знаю, а про остальное – ничегошеньки.
