Мы лежали, скрючившись, на дне лодки, освещенной ярко-синим светом, посреди полной, беспросветной темноты. Волны мерно, в медленном ритме баюкали, укачивали нас. Бесконечно слабый свет звезд пробивался сквозь синеву моего собственного света. Я повернула голову к Роману, вгляделась в его мертвенно-синее лицо.
– Я уже не чувствую ничего…
– Я тоже, – он вздохнул. – Прижмись ко мне, мы еще успеем немного посмотреть на звезды…
– О чем ты думаешь? – прошептала я, с трудом шевеля холодными непослушными губами.
– Сможем ли мы быть счастливыми там… – Роман неожиданно всхлипнул. – Дай мне руку. Больше всего я боюсь тебя потерять сейчас, когда нам осталось всего ничего.
Синий свет начал слабеть. Я нащупала его руку, наши обледенелые пальцы переплелись, и стало понятно, что это навсегда, больше мы никогда не расстанемся… Подняла глаза к небу и из последних сил шепнула:
– Ты знаешь, что там за звезда, такая яркая?
– Подожди, – попросил он. – Посмотри сначала на меня, я хочу запомнить твое лицо.
Мы повернулись друг к другу. В меркнущем синем свете почти ничего не было видно, только поблескивали глаза… или слезы? Мне показалось, что он улыбнулся.
– Ты улыбаешься или мне кажется?
– Улыбаюсь… И чувствую себя полным идиотом. Я совершенно счастлив сейчас… – прошелестел его голос.
– И я счастлива, – затвердевшие губы растянулись последним усилием. – Я люблю тебя…
– Люблю… – эхом отозвался Роман.
Яркая звезда неожиданно стала еще ярче, она приближалась к нам, в этом уже не было никаких сомнений. Она падала, рушилась прямо на лодку, раздуваясь в размерах, освещая все вокруг своим мертвенно-белым светом, постепенно переходившим в нежно-голубой, пока не засияла нестерпимо синим. Свет вливался в глаза, наполнял меня, я больше ничего не видела, казалось, что свет начинает исходить от меня самой. Я последним усилием вцепилась в пальцы Романа…
– Ты знаешь, – неожиданно сообщил он совершенно нормальным голосом, – мне больно. Ты вполне можешь отпустить мою руку.
Я собралась открыть глаза, но передумала. Под пальцами ощущалось живое тепло человеческой руки, в которую я вцепилась мертвой хваткой. Прислушалась к своим ощущениям – похоже, на мне не было одежды, лежала я на чем-то мягком, а сверху была укрыта чем-то теплым. Я подумала немного и заявила:
– Я боюсь…
– Поздно, – бессовестный самодовольный хохот вынудил меня все-таки открыть глаза.
Теплая, ясная ночь. За распахнутыми огромными окнами небо, на нем столько звезд, сколько мне никогда не доводилось видеть, и не могла даже вообразить, что их может быть так много. От изумления я вытаращила глаза и охнула:
– Где мы?
– Дома, – ответил за спиной немного печальный голос. – Я тебе точно говорю, что ты можешь спокойно отпустить мою руку. Теперь мы вместе навсегда…
Я собралась с духом и оглянулась.
– Это ты… Это в самом деле ты! Ромка, я счастлива!
– Все-таки я больше Расмус, чем Роман, – почему-то смущенно улыбнулся он.
– А как же ты мне снился и в то же время был рядом? И почему я все помню? И почему я перестала светиться?…
– Ш-ш-ш, тихо, не торопись, дорогая. Я все потом объясню, если тебе это так важно. Но давай попозже, время у нас есть. Теперь у нас будет много времени, и нам его хватит на все…
– Подожди… Ты что, тоже умер?
– Разве я похож на покойника? – фыркнул он. – Перестань, успокойся. Все хорошо. Иди ко мне, я так соскучился по тебе…
– И когда ты только успел? – рассмеялась я, прижимаясь к его раскаленному телу.
– Я ждал тебя целую жизнь, – ответил он, крепко обнимая меня своими длинными лапами, и это было последнее, что я запомнила из той кошмарно-восхитительной ночи.
Наутро меня разбудило ласковое прикосновение теплого ветра. Он нежно погладил меня по лицу, слегка пошевелил волосы. Я открыла глаза. Прозрачный рассвет, свежая высота неба за окном, блаженное состояние покоя полного уединения…
Я осторожно повернула голову. Расмус еще спал. Я приподнялась, уложила голову на руку и принялась внимательно разглядывать его лицо. Если уж на то пошло, я ни того, ни другого еще не успела рассмотреть как следует, в деталях, ни во сне, ни наяву.
Рыжеватые в утреннем свете волосы, совершенно пестрая физиономия. Хм, странно… Если у него в виде Романа на носу были следы веснушек, то нос Расмуса казался совершенно чистым… по-моему?
– Что это ты пытаешься найти на моем лице? А? – Расмус подглядывал за мной из-под едва приоткрытых век, хитрые искорки поблескивали под ними.
– Уже нашла, – засмеялась я. – Пытаюсь понять, почему ты раньше не был конопатым?
– Для перестраховки, – он снова закрыл глаза и потянулся. – Вдруг тебе не нравятся пятнистые мужики?
– А теперь думаешь, что нравятся?
– Теперь тебе некуда деться, – усмехнулся он. – Не пора ли нам просыпаться и вставать, нас, между прочим, ждут дела.
– Могли бы и еще подождать, – хмыкнула я, спуская ноги на пол. – Ой, Шуба! И ты здесь!
Полное молчание было мне ответом. Моя любимая кофта беззвучно висела на стуле рядом с кроватью.
– Почему она молчит? – удивилась я.
– Потому что одежда не умеет разговаривать, – заметил Расмус, – и это знают даже маленькие дети.
Он подошел к стулу, взял кофту в руки, присмотрелся к ее воротнику и вытащил из ее длинной шерсти длинный волос. Он поднес его к моему носу:
– Видишь? Это моя волосина…
– Даже обидно как-то, – насупилась я. – Получается, что в конечном итоге я сама с собой разговаривала?
– Угу, – Расмус бесцеремонно шлепнул кофту на место.
– Ой, – вдруг мое сердце сжалось от ужаса. – А как же бедный Форд? Он так и рыщет там на берегу по нашей несчастной судьбе?
– Успокойся, дорогая моя, твой драгоценный Форд дрыхнет в глубинах спящих зеркал. Все хорошо, Холли, все прекрасно… Пока прекрасно. Я голоден, как… как не знаю кто! Пошли есть. Потом начнем быстро-быстро собираться.
– Куда?
– На войну, моя дорогая… На войну. Я наморщила нос:
– Как-то мне не очень хочется воевать, не в том я расположении духа… Мне хочется дом посмотреть, погулять кругом…
– Давай попозже, моя дорогая, – его мечтательная улыбка сказала мне, что и Расмус не против заняться тем же самым, но он только вздохнул: – Лучше нам сначала сделать грязные дела, чтобы потом с чистой совестью предаться удовольствиям по полной программе. Как мы будем завтракать, на свежем воздухе, до которого нам придется некоторое время перебирать ногами, или прямо здесь, у окна?
Я не стала спорить, у окна, так у окна, лишь бы с тобой…
Поднявшееся солнце позолотило волосы и веснушки Расмуса. Золотистые искры в его глазах весело прыгали, когда он поглядывал на меня. Я привычно попыталась отлынить от утренней еды, но, как обычно в его компании, у меня ничего не получилось. Желудок в очередной раз смирился, покорно вздохнул, взглянув на меня изнутри укоризненным взором, как всегда простил мне все после чашки чая…
