Эти слова были встречены бурей аплодисментов.
— Капрал Готорн, вы следующий, — донеслось из-за двери.
Винсент бросил последний взгляд на падающие хлопья снега и вошел в ратушу.
Толпа, стоявшая у ступенек, разразились шумными криками, когда бояре спустились с крыльца дворца Ивора и сели на своих коней.
Крики пронеслись через площадь и достигли тех, кто не мог ничего увидеть из-за снегопада, а затем двинулись дальше по боковым улочкам, запруженным народом.
Ивор поудобней уселся в седле и посмотрел на свою личную охрану, единственных солдат на лошадях. Было решено, что войско выступит пешком, так как лошади бесполезны против стен и, кроме того, все смогут двигаться с одинаковой скоростью.
— Вперед, — с хмурым видом приказал боярин.
Калинка оглянулся вокруг, и у него перехватило дыхание. Умом он понимал, что это безумие, что эта попытка обречена на провал и его товарищи никогда не поймут, зачем он это делает. Сотни Суздальцев уже были готовы к восстанию и ждали сигнала в боковых улочках, еще тысячи пока колебались, желая вначале посмотреть, как пойдут дела. Но Калинка должен был совершить этот поступок и, подбадривая себя, он стал пробираться к выходу из таверны. Вдруг Борис и Илья схватили его мертвой хваткой.
— Я должен попробовать, — закричал он, пытаясь вырваться из их рук. — Может, Ивор прислушается ко мне.
— Тебя убьют, — прошептал ему в ухо Борис. — Ты нужен нам, мы не можем тебя потерять.
Отбрыкиваясь и крича, он был посажен обратно на место. Из боковых улиц полилась крестьянская река, перекрывая дорогу к Южным воротам. В глазах их был испуг. Разговоры о свободе и неповиновении воспламенили их души, но сейчас они в полной мере осознали, какова будет цена всего этого.
Теперь, когда настал момент истины, кое-кто из них понял все безумие этого плана и тихо выскользнул из толпы, чтобы спрятаться в каком-нибудь темном углу.
Нахатким стоял рядом с таверной и видел, как улетучивается их решимость. Не раздумывая, он покинул свое безопасное место и присоединился к восставшим.
Из снежного вихря появились фигуры Ивора и других бояр, едущих во главе войска. Завидев на своем пути толпу крестьян и ремесленников, Ивор издал грозный рев:
— Прочь, проклятые бунтовщики и трусы! Прочь с моего пути! Возвращайтесь в свои конуры, если не хотите испытать на себе мою ярость!
Другие бояре неодобрительно поглядывали на него, шепча друг другу, что только совершенно бездарный правитель мог позволить, чтобы трактирная болтовня переросла в настоящий бунт, когда улицы города заполнены отребьем с оружием в руках.
— Я сказал: прочь и по домам! — прорычал Ивор.
Молчащую толпу охватил страх, в этот момент их мечта о свободе растаяла как снег в апреле, и они начали отступать.
— Вы скот! — дрожащим старческим голосом выкрикнул Нахатким, выходя на середину улицы и поворачиваясь лицом к толпе.
Все как один остановились и посмотрели на него.
— Да, вы больше не люди, вы скот. Скот для тугар и рабы для бояр и Церкви. Мне стыдно, ибо я думал, что в Суздале еще есть люди!
Нахатким перевел взгляд на Ивора, который не верил своим ушам. Он меньше удивился бы, если бы собака вдруг заговорила со своим хозяином.
— Ты, Ивор Иворович, возвращайся в свой дворец. Не совершай убийств.
— Что? — В реве боярина прозвучал вопрос, настолько он был ошеломлен непокорством своих холопов.
— Ты забыл о своем народе, Ивор. Ты предоставил нас произволу злодея, который является надругательством над нашей святой матерью-церковью. Ты хочешь погубить тех, которые могут стать спасением от тугар. Ты предал себя и нас. Веди нас, Ивор, против наших врагов, тугар и Церкви, и мы с радостью последуем за тобой. Иначе мы будем драться.
Слова Нахаткима так сильно всех поразили, что одно мгновение войско бояр и толпа Суздальцев ошеломленно смотрели друг на друга, не в силах вымолвить и слова.
Сердце Ивора пронзила боль, ибо какая-то часть его сознания понимала, что старый дурень прав и что из-за своей надменности и страха перед Раснаром он лишается возможности покончить с тугарами.
Но в то же время он был урожденным боярином, Ивором, сыном Ивора, и на него нахлынула волна ярости, заставляя умолкнуть рассудок.
Выхватив из ножен меч, Ивор замахнулся. На лице Нахаткима не дрогнул ни один мускул.
— Я умру человеком, — гордо произнес он.
Клинок опустился, и душа старика покинула тело. Суздальцы разразились возмущенным ревом. Труп Нахаткима еще не упал на землю, как крестьяне с гневными криками набросились на бояр. Через несколько секунд Ивору пришлось отчаянно вертеться в седле, защищая мечом свою жизнь. На место каждого убитого им Суздальца тут же вставал другой.
Лошадь Бороса Новродского поскользнулась на мокрых от снега камнях, и боярин с визгом свалился на мостовую. Илья выскочил из-за таверны, размахивая дубиной, и, прежде чем Борос успел встать на ноги, могучим ударом смял его шлем, как будто тот был сделан из бумаги. Больше боярин не поднимался.
Боярин принял смерть от рук крестьянина, и те, кто это видел, разразились торжествующими криками.
— Бей бояр! Бей бояр! — молнией пронеслось через весь Суздаль.
Из улиц, ведущих на площадь, выбежали сотни людей, и шум битвы заглушил завывание метели.
Однако дубины и кинжалы, вилы и деревянные копья не могут противостоять кольчугам и мечам. Дружинники начали выдавливать их с площади.
Крестьяне сражались за каждую пядь земли, из окон домов на головы боярских солдат сыпались камни, кирпичи и стулья.
Воздух наполнился яростными криками. Знать и дружинники, разгневанные тем, что крестьяне посмели дать им отпор, не щадили никого. Они выламывали двери, врывались в дома, убивали женщин, насаживали на копья детей. Битва превратилась в кровавую резню.
Какое-то время он следил за боем. Когда перед таверной засверкало оружие, люди, стерегшие Касмара, присоединились к восставшим и бросили своего пленника одного. Священник вышел в общую залу и, пройдя через боковые двери, оказался на улице. Мимо него промчались несколько вооруженных людей, которые, выломав двери, ворвались в дом на другой стороне улицы. К своему ужасу, Касмар услышал пронзительные крики женщины.
Священник стремглав бросился вслед за дружинниками, и его глазам предстала страшная картина. На полу лежал мертвый ребенок, а трое солдат срывали платье с его визжащей матери.
— Именем Перма, остановитесь! — вскричал Касмар.
Один из насильников, отвратительно ухмыльнувшись, бросил на него равнодушный взгляд.
— Отпустите ее, — потребовал священник.
— Смерть вонючим холопам! — проревел солдат. — Мы убьем всех этих суздальских крысёнышей, так почему бы немного не позабавиться, поп?
— Отпустите ее, — повторил Касмар.
Мародер заколебался, и тут с улицы опять донеслись звуки битвы.
— Пойдем, — произнес его товарищ и направился к двери.
Солдат снова перевел взгляд на Касмара и все с той же ухмылкой на лице провел кинжалом по горлу женщины, молившей о пощаде.
— Сколько из твоих прихожан доживут до утра, поп? — расхохотался убийца.
Вытерев кинжал о плащ Касмара, он кинулся на улицу вслед за своими приятелями, завидевшими кучку крестьян.
— Раснар, — в устах Касмара это имя прозвучало как ругательство, — ты знал, что это произойдет.
