глазами и пухлыми губками. Вечерами, когда она стягивает свои черные трусики, выставляет изумительные ягодицы и объявляет дразнящим голоском маленькой девочки: «Я так плохо себя вела, меня нужно отшлепать», я немедленно исполняю требуемое.
– О-о, мои щечки горят огнем, – говорит она после того, как ее ляжки раскраснеются от моих хлопков. Это возбуждает необычайно.
Вышеупомянутая Клер – моя давняя подружка из колледжа. Несколько раз мы с ней занимались сексом по случаю: пьянки, гулянки, зов плоти – все такое. Ничего сверхординарного. Не любовь, а спаривание. Как у насекомых. Мысли о близких – по-настоящему близких – отношениях внушала мне опасение. Мы с Клер очень похожи: повсюду веснушки. Они покрывают даже наши интимные части тела. Ее задница вся в пятнышко, мой член тоже. Куда ни глянь – никуда от них не деться.
Видоизменение имени необязательно обозначает эксцентричность или сумасшествие. Иногда это делается для того, чтобы соответствовать самому правдивому из своих воплощений… На следующий день после выпускного вечера Клер села на самолет до Нью-Йорка, сбежав от своих тиранов-родителей. В несколько недель она обратилась из застенчивой деревенщины в звезду и рабыню секса. Наркоман, бас- гитарист группы «Димплз», обучил ее заниматься сексом с веревкой, игрушками и ножами. Мы с Клер поддерживали контакт, хотя и довольно вяло – время от времени переписываясь или перезваниваясь. Получив от нее открытку, подписанную «Ясная», я предположил, что в тексте открытки все ясно и недвусмысленно. В тот момент я не понял, что имеется в виду. Ясная – как чистая вода в прозрачном стакане, как безоблачное небо в солнечный день. Ясная – «вот кто я теперь»… У меня самого нет среднего имени, и, когда я учился в младших классах, я, бывало, именовал себя всякими прикольными прозвищами. Я обожал имена соседских хулиганов. Я был Шейном, пока Рокко не припечатал его к забору и не сделал из него бифштекс. Рокко, этот латинос-забияка, был грозой всей округи. Так что я стал зваться «Рокко». Родители уверили меня, что у Иисуса не было среднего имени. Ну и что?.. В конце концов я остановился на «Антрекоте».
И все же изменение имени Клер оказалось новой и неожиданной идеей. Тем не менее, оно не шокировало меня и вполовину так, как предложение оплодотворить ее. Мы с мисс Йеллопи – или мисс Вереск[24], как я люблю ее называть, – встретили Клер в украинском ресторане, за завтраком. Ресторанчик был неплох – за исключением неисправного мужского туалета. Спустив воду, я выскочил из туалета, словно преследуемый зверь. Это был краткосрочный визит в ад.
– Не входите, – сказал я бородатому незнакомцу, направившему свои стопы в сторону сортира.
– Почему?
– Потому что дерьмо ожило и идет сюда.
Мы с Клер не виделись несколько лет. Она по-прежнему была стройной и мускулистой, с яркими огненно-рыжими волосами. Мы обнялись и похлопали друг друга по спине. Потом Клер обернулась к Вереск.
– Привет. Меня зовут Ясная.
– Привет, Ясная, – отозвалась Вереск, принимая новое имя Клер. Они пожали друг другу руки.
Мы уселись за стол. Вереск и я уставились в меню, закрывшись ими, словно огромными ламинированными щитами. Клер и без того знала, что собирается заказать. Теоретически я был не против ее нового имени, просто не мог так быстро переключиться на него.
– Красивое кольцо, – сказала Клер. – Обручальное, да? Очень мило.
Мы разом опустили меню.
– Спасибо, – ответила Вереск, искренно тронутая похвалой.
– А отчего же ты не носишь кольца, ковбой? – спросила Клер.
– Потому что у меня уродливые пальцы.
– Что? Вовсе нет! – сказали хором Клер и Вереск и принялись утверждать, что я прибедняюсь.
Обе прелестницы потратили двадцать секунд, превознося достоинства моих пальцев (Вереск обозревала мою правую руку, Клер любовалась левой). Если их послушать, так каждый мой палец был либо нежным, либо мужественным, либо то и другое одновременно – с надлежащим количеством волосков, в меру мягкими подушечками, и так далее и тому подобное. Просто чудо что такое.
Пока девушки поклевывали низкокалорийные чечевичные салаты с цикорием, козьим сыром и помидорами, я навис над столом и поглощал свою обычную великанскую порцию – три яйца всмятку, жаркое, колбасу, кислую капусту, пироги с яблочным соусом и сметаной, гренки, сок и кофе. Я люблю жизнь во всех ее проявлениях. Особенно в кулинарном…
Мы героически преодолели несколько кварталов города-исполина, продираясь сквозь его бетонные джунгли. Нашей целью был книжный магазин, и мы стремились к нему быстро и целенаправленно. Иным аллюром перемещаться по Нью-Йорку невозможно.
По Манхэттену следует двигаться на максимальной скорости, ни в коем случае не сворачивая с пути. В ином случае агрессивные прохожие моментально задавят и затолкают вас; если вы упадете на землю, вас затопчут. А вот еще один секрет пешеходного передвижения по Нью-Йорку: никогда не сомневайтесь в своем маршруте. Ломитесь прямо вперед с уверенным видом. Если начнете колебаться – вам конец. Вы моментально окажетесь на земле, окровавленный, с отпечатком рифленой подошвы на физиономии… Клер, Вереск и я маршировали по Второй Авеню. Я даже и не пытался с ними беседовать – было не до того. Девушки разговаривали, но для меня это удовольствие оказалось недоступно: приходилось следить, чтобы никто не затоптал моих дам. Я полностью сосредоточился на приливах и отливах пешеходов. Клер вела нас в тот старый гигантский книжный магазин под названием «Стрэнд», пропахший книжной пылью и человеческим потом. Никогда прежде мне не доводилось видеть в книжном магазине такое множество людей одновременно. Все проходы между полками были плотно забиты телами. Ньюйоркцы покупают книги более агрессивно, чем голодные люди – хлеб. Одни люди потоком вливались в «Стрэнд» и громоздились у камеры хранения, сдавая сумки и рюкзаки, а другие толпились у кассы, прижимая к себе огромные охапки книг. Мы провели в магазине минуты три, когда Клер огорошила меня своим заявлением.
– Я хочу задать тебе неприличный вопрос. – Клер выглядела так, словно только что пописала на Библию и намеревалась сделать это еще раз перед камерами. Она опустила голову, так что подбородок почти касался груди, а глаза ее наполовину закатились под веки. Клер улыбалась как клоун-убийца.
– Правда? Это какой же?
– Да нет, забудь. – Мы стояли между Историей Искусств и «Проблематикой Холокоста». – Я спрошу тебя в другой раз, – сказала она, – по телефону. Может быть, в письме. Может быть, никогда….
– Лучше скажи сейчас. – Книга с завлекательным названием «Гитлеровские палачи-добровольцы» стояла в паре дюймов от моих неотразимых пальцев. – Нельзя так вот начинать, а потом прерываться на полуслове.
– Можно. – Клер явственно наслаждалась моим замешательством.
Я оглядел магазин, разыскивая свою благоверную, но перед моими глазами маячил мрачный, взъерошенный служащий, толкавший тележку с книгами. Мисс Вереск находилась вне поля зрения и слышимости, по всей вероятности, охотясь за книгами по садоводству. Мне хотелось узнать, что за неприличный вопрос приготовила Клер.
Я не возьмусь дословно воспроизвести ее слова, но прозвучало это примерно так: «Мне хотелось бы иметь от тебя ребенка». Или: «Я хочу, чтобы ты сделал мне ребенка». Или же: «Мне хочется, чтобы у нас с тобой был ребенок»… За этим последовал еще один ужасающе-пылкий взгляд. Исступленная улыбка исчезла с ее лица. Клер была девушкой с чувством юмора, которая на самом-то деле никогда не шутила сама. Она много смеялась. Но на сей раз Клер была серьезна, как памятник погибшим героям.
– Ты краснеешь, – сказала она.
Еще бы! Я чувствовал, как пылают мои щеки.
Я обвел взглядом магазин, но ничего не увидел. Книги, полки, люди – все слилось в единую массу бесформенных коричневых пятен. Клер чмокнула меня в щеку. Я испытывал противоречивые чувства- смущение и гордость. Заявление Клер должно было мне польг стить, но… При идеальном развитии сюжета я должен был выдать реплику вроде: «Сколько детей тебе нужно? Нет проблем. Встречаемся в туалете через пять минут». В голове моей возникла картинка двух дубовых бочек, перекатывающихся туда-сюда и покряхтывающих под весом своего содержимого.
– Подумай об этом, – сказала Клер. – Я не требую, чтобы ты ответил прямо сейчас. Да, еще: тебе не
