Мы втроем уселись на растерзанные барные стулья. К нам подошел бармен с мутными красными глазками кокаиниста.
– Что желаете, джентльмены?
У Регги все сплошь были черные, кроме жирной крашеной блондинки за стойкой напротив нас, чья тонкая белая футболка, я так понял, должна была продемонстрировать обвисшие груди во всем их меркнущем великолепии. Под толстыми очками в металлической оправе блондинкины глаза походили на лягушачьи. Возможно, миопия виной тому, что огненно-красная помада почти совсем промахнулась мимо губ. Блондинка нетерпеливо вздыхала, пока седеющий мужик на стальных костылях пытался не рухнуть на пол, давая ей прикурить.
– Мне как обычно, – ответил Руфус.
– Чем был занят? – спросил здоровяк.
– Особо ничем. Торговлю торговал. Бармен вернулся и смешал Руфусу «курвуазье» и «севен-ап». Руфус отхлебнул и почмокал губами.
– А-а, хорошее дерьмо.
Меня обрызгала пара гнусных капелек. Я вытерся о волосы. Я поклялся завязать с выпивкой навсегда.
– Малой, я тебя видел с какой-то мрачной девахой на днях. В «Жириках».
Малой широко улыбнулся и захохотал. Во рту запрыгала сигара.
– Ага, клевая, правда?
– Шустрая девка, Джим. – Руфус улыбнулся и подставил ладонь. Малой хлопнул так сильно, что я испугался, как бы он ее не сломал.
Другой голос сказал:
– Пошустрее бы не мешало. Этой корове диетические таблетки – в самый раз.
Я был поражен таким вызовом и еще больше тем, что Малой его проигнорировал.
– Так вы с ней живете? – спросил Руфус.
– И не думаю. Эта сучка выглядит ничего себе, и дырка у нее такая, что медок течет. Но ей бы только удолбаться.
– Ее можно понять. На себя посмотри. Уродливый бизон. Такой чумазый, что не поймешь, где грязь, а где ниггер, – сказал голос.
Малой опять не почтил вниманием этот инстинкт смерти. Не понимаю.
Внезапно Руфус уронил голову. Быстро ухватившись за волос, я избежал падения на барную стойку. Руфус хлопнул в ладоши и фальцетом взвизгнул.
– Чего ты ржешь? – спросил Малой.
– У тебя самый здоровенный негритянский нос на свете. Маме следовало тебя назвать Пылесосом.
– Ну, я тяну иногда пару дорожек. Конечно.
Но эта сучка только этого и хочет. Дорожку за дорожкой, дни и ночи напролет.
– Ага, прямо как ты. Только ты выбрасываешь мертвых президентов. Потому что у нее есть пизда, а у тебя нет, ну еще бы.
Малой расстроился. Ему одного удара хватит, чтобы уложить Руфуса на стойку. Я глянул вниз – куда придется падать.
Местная популяция Блаттелла Германика была достаточно велика, ее защищал тусклый свет и бурая полировка. Они жили на орешках к пиву и попкорне. В их движениях не сквозили страх или бешенство, как у Айры в квартире. Хорошая простая жизнь.
– Ты понял, о чем я. С этой сучкой и не поговоришь даже, – сказал Малой.
Руфус опять засмеялся.
– Только слышишь, как бедра по ушам хлопают. «Сладкая крошка, раздвинь-ка ножки, угости немножко».
Он хлопнул Малого по плечу, и я опять чуть не упал. Но теперь я заметил, что граждане в баре – бледные, ненатурального оттенка, жалкие в неоновом свете. Как и люди вокруг, они чересчур злоупотребляли алкоголем.
– Заткнись, Руфус, – сказал я. – Больше со здоровяком не спорь. Я тут жить не хочу.
– Сучка тащит зарплату прямо из-под носа. Не знаю, что с ней делать, – жаловался Малой.
– Чек на пособие, а не зарплату. Вчера три часа в очереди, не забыл?
Мерзкий голос нужно заткнуть. Сколько еще Малой вытерпит?
– Ну то есть что делать-то? Чтоб грина не тратила, но дело делала? – спросил Малой.
– Не спрашивай, – ответил Руфус. – Меня твои мерзкие телки не цепляют.
Я вцепился ему в волосы.
– Ты понял, да, о чем речь? – снова вмешался голос. – Пять минут назад она была шустрая девка. Теперь жаднюга слышит, что она тянет бабки, и шустрая девка превращается в мерзкую телку. Не волнуйся, Малой под кайфом, потом и не вспомнит.
– Я в телку не сунусь, если не чувствую ни хрена, – продолжал Руфус.
Теперь настал черед Малого смеяться. «Эль Продукто» закачался у него в зубах.
– То есть что – встает, если вдарят?
– Телки с мордой в кокаине – это не для меня. Чистый бизнес. И, раз уж речь о бизнесе, ты Лестера не встречал?
Малой допил пиво и заказал еще. Судя по отражению циферблата в его потном кумполе, дело к ночи.
– Слыхал про Лестера? Сделал табличку: «Я слепой, благослови тебя господь». Каждый божий день сидит на тротуаре у больших контор в центре, с палкой для слепых. К осени столько бабок сделает, что на «Линкольн» хватит. А зачем он тебе? Подать ему хочешь?
– Парень занял у меня полгода назад, и тут у него случилась амнезия.
– Да ну? Я думал, вы друзья.
Руфус допил коктейль и тыльной стороной ладони вытер губы.
– У меня один друг – зеленый доллар.
– Первое правдивое слово из уст твоего ниггера, – заметил голос.
Он меня видел. Я нырнул в дебри. Но на полпути к коже подумал – «мой ниггер»? Парень думает, что я вывел Руфуса на прогулку?
Кто меня тут может заметить? Кто станет со мной так разговаривать? И почему Руфус и Малой игнорируют провокации? Ну конечно – это же тараканий голос. Постоянное общение с людьми разъедает основные инстинкты.
Я поискал взглядом невоспитанного наглеца. Блаттелла в баре предавались обжорству. Те, что на полу и в попкорновой машине, – тоже.
– Теплее, – сказал голос.
Наконец я его увидел. Он взгромоздился на ирокез Малого.
– Это вьючное животное – не мой ниггер, – сказал я. – Не проецируй на меня свои проблемы, приятель.
– И что? Думаешь, этот – мой? Ничего подобного. Я живу в центре со специалистом по релаксации. Зовут Нирвана.
– А здесь ты что забыл?
– Как-то ночью спал с моей крошкой, а потом очнулся в метро на этой заплатке из скунса. Не иначе гелем для волос засосало.
Руфус вдруг поднял карающую руку.
– Мне двигаться пора. Замри, Малой.
– Желаю тебе здесь приятно пожить, – сказал я.
– Я отсюда свалю. Вот увидишь. А то он совсем обдолбанный, жалкий недоумок.
– А почему не уходишь?
– А крысиные патрули на каждом углу? Голуби! Ты смеешься? Шансов ноль.
– Хотя бы в бар спустись. Бон аппетит! Руфус поднимался со стула.
– Нет, не хочу. Я тут не останусь. Вернусь к Нирване. Он ей обещал, и на этот раз…
