От советской стороны соглашение подписал Берия, от немецкой — шеф гестапо Мюллер. Что интересно, соглашение было заключено сразу после «мюнхенского сговора»! Вот вам и миссия миротворца! Вот вам и яростное обвинение мировых держав в предательстве Чехословакии и Австрии! Вот и негодование Сталина! Два агрессора сумели сговориться. Карательные органы нашли друг в друге верных товарищей. Они и развивали сотрудничество, подготавливая пакт о ненападении. В таком контексте Польша была обречена. Не стоит думать, конечно, что Гитлер изменил свое отношение к СССР, нет, Сталин как был для него врагом, так им и оставался. Но договор 1939 года спасал Германию от восточных неожиданностей.
«В тактическом отношении инициативы Москвы казались Гитлеру как нельзя кстати, — пишет Фест, — конечно, антибольшевизм был одной из главных тем его политической карьеры; если мотив страха действительно являлся для него одной из элементарных движущих сил, то коммунистическая революция постоянно снабжала действующими на воображение картинами ужаса: он тысячи раз говорил о „фабриках по уничтожению людей“ в России, „выжженных деревнях“, „опустевших городах“ с разрушенными церквами, об изнасилованных женщинах и палачах из ГПУ, акцентируя „колоссальную дистанцию“ между национал-социализмом и коммунизмом, которая никогда не будет преодолена. В отличие от не отягощенного подобными мотивами Риббентропа, который уже вскоре после сталинской речи от 10 марта стал выступать за сближение с Советским Союзом, Гитлер был неуверен, на него давил груз идеологии, во время растянувшихся на месяцы переговоров он все вновь и вновь начинал колебаться. Он несколько раз рвал контакты. Лишь глубокое разочарование поведением Англии, а также огромный тактический выигрыш, возможность избежать кошмара войны на два фронта при нападении на Польшу побудили его в конце концов отбросить все сомнения; как Сталин начинал отчаянную игру с „фашистской мировой чумой“, рассчитывая в конечном счете на триумф, так и Гитлер успокаивал себя мыслью загладить вероотступничество будущей схваткой с Советским Союзом — эти намерения по-прежнему оставались в силе — кроме того, создать предпосылку для нее — общую границу: „это пакт с сатаной, чтобы изгнать дьявола“, — говорил он немного позднее в узком кругу, а еще 11 августа, за несколько дней до сенсационной поездки Риббентропа в Москву, одному зарубежному гостю он заявил с откровенностью, которую едва ли мыслимо понять: „Все, что я делаю, направлено против России; если Запад слишком глуп и слеп, чтобы понять это, я буду вынужден договориться с русскими, разбить Запад и затем, после его поражения, собрав все силы, обратиться против Советского Союза“».
Гитлеру была нужна Польша. Гитлер хотел, чтобы ему не мешали. Но он не понимал только одного, что в Рейхе есть силы, которые видят в СССР не противника, а союзника. Если еще раньше между Берлином, Римом и Токио сложились союзнические отношения, то присоединение к этому блоку четвертого игрока — Сталина — давало Германии неуязвимость. В армии известие о пакте было воспринято с облегчением.
Гудериан рассказывал, что как-то был приглашен на завтрак с Гитлером по случаю вручения орденов, и Гитлер вдруг его спросил: «…„Я хотел бы знать, как воспринял народ и армия пакт с Советской Россией?“ На этот вопрос я смог лишь ответить, что мы, солдаты, облегченно вздохнули, когда в конце августа до нас дошло известие о заключении пакта. Благодаря этому пакту мы почувствовали, что тыл наш свободен, и были счастливы, что удалось избавиться от опасности ведения войны на два фронта, что в прошлой мировой войне вывело нас из строя на продолжительное время. Гитлер посмотрел на меня с большим удивлением, и я почувствовал, что мой ответ не удовлетворил его. Однако он ничего не ответил и перешел на другую тему. Только много позже я узнал, насколько глубоко Гитлер ненавидел Советскую Россию. Он, вероятно, ожидал, что я выражу удивление по поводу заключения этого пакта, связавшего его со Сталиным». Многие смотрели на пакт так же, как и Гудериан. Этот пакт намного упрощал войну против Польши.
Но просто напасть на Польшу Гитлер не мог. Ему нужен был инцидент на границе, чтобы обвинить поляков в провоцировании войны. И такой повод нашелся.
Город Данциг (по-польски Гданьск) считался вольным городом, в нем проживало немецкое население. Гитлер стал требовать у Польши обеспечения свободного данцигского коридора. Жители Данцига с надеждой ожидали соглашения между правительствами. Соглашения не было: поляки отказались и обвинили Германию в подготовке мятежа в Гданьске. Если Гитлер надеялся так же легко, как и с чехами, разобраться с поляками, сначала отобрав Данциг, затем земли восточной Пруссии, то на этот раз надежды рухнули.
Поляки не собирались ничего отдавать немцам. Они готовились к войне.
Но между польскими событиями и «мюнхенским сговором» произошло еще одно событие, которое в Рейхе использовали с огромной выгодой. То ли по собственной инициативе, то ли по наущению гестапо, еврейский эмигрант Гершель Грюншпан 7 ноября 1938 года застрелил в Париже советника немецкого посольства Эрнста фон Рата. Гитлер тут же объявил карательный поход против мирового еврейства, которое призывал выжигать огнем и разить мечом.
«Многочасовая торжественная кампания, — пишет Фест, — включающая большую траурную церемонию, музыку Бетховена и демагогические стенания по убитому, была организована вплоть до уровня школ и предприятий, и в последний раз СА выступили в их когда-то апробированной, но давно уже не исполнявшейся роли выразителя слепого народного гнева: вечером 9 ноября повсюду в Германии запылали синагоги, были разгромлены квартиры евреев, разграблены их магазины, было убито почти 100 человек и примерно 20 тысяч арестовано…»
Ночь с 9 на 10 ноября вошла в историю под названием
Впрочем, если искать виноватых, сам Грюншпан был обманут не немецким, а родным польским правительством, которое тоже решило избавиться от своих евреев и выслать их в Германию. Немцы польских евреев не приняли и гражданства им не дали (по расовому закону гражданство Рейха имели только немцы, все остальные получали статус подданных, то есть были лишены большинства гражданских прав) и в свою очередь попробовали вернуть подарок. Поляки подарок назад никак забирать не хотели. В результате польские евреи оказались в диком положении: они были лишены польского гражданства и не получили немецкого. Молодой террорист был обижен и на тех, и на других, но своей мишенью выбрал сотрудника немецкого посольства. Такова предыстория этой «ночи». Мне кажется, что юноша был использован немецкими спецслужбами для вполне определенной цели — создать напряженную обстановку между Варшавой и Берлином.
Случай Грюншпана можно было неплохо использовать для оправдания будущих действий против Польши. Поэтому фон Рат был погребен с такой помпой. Но газеты несколько переборщили в призывах к отмщению, вот вам и короткая вспышка немецкого антисемитизма. Что же касается арестов, они и так периодически проводились.
Но почему же убийство Рата не было использовано на полную катушку? Скорее всего, из-за политической обстановки. Германия еще не была готова к польской кампании. С другой стороны, это покушение было приурочено к 7 ноября, годовщине октябрьского переворота в России. Немецкий гнев должен был обратиться против коммунистов. Именно они, а не какие-то безымянные евреи, отправились в тюрьмы. Поскольку между убийством и охотой на евреев прошло всего несколько дней, акция была давно задумана и хорошо спланирована. Несчастный Грюншпан выполнил в ней ту же роль, что и сербский студент накануне Первой мировой войны.
Но для настоящей войны с Польшей требовалась более серьезная причина, нежели волнения в Данциге или убийство фон Рата. Так родилась идея польской провокации на немецкой границе. План завоевания Польши был подписан 3 апреля и носил кодовое название план «Вайс», на границе с Польшей было увеличено количество войск. 28 апреля немцы разорвали с поляками договор о дружбе и ненападении. Формально все было готово к началу войны. Оставалось лишь создать нужную провокацию.
