Заключение:
Пир победителей
Те же, кто оказался на Нюрнбергском и множестве иных процессов, никуда не ускользнули. Да им некуда было ускользать. Они как раз хорошо понимали, что обречены. Они понимали, что никто и никогда не оставит их в покое, пока они живы. Одного они никак не могли понять: в чем их вина. Приговоры ничего им не смогли доказать. Напротив, многое из озвученного на трибунале они попросту считали подтасовкой фактов и ложью. Боюсь, в этом была доля правды. Трибунал собирали как раз для того, чтобы доказать, насколько Рейх был плохим государством.
Наверно, не лучшим.
Наверно, даже очень нехорошим.
Но тем, кто хоть раз держал в руках Протоколы этого трибунала, даже в таком усеченном виде, как наш
Да он, наверно, и не мог быть другим. Ведь в ответ на обвинение в жестоких бомбардировках английских городов Геринг совершенно справедливо обвинял своих судей в жесточайших бомбардировках немецких городов. Или то, что сделали немцы, плохо, а то, что сделали англичане, американцы, французы и русские, — хорошо? Немцев нужно было обвинить, вот их и обвинили.
Если нужно было судить немцев, так не за то, что было названо военными преступлениями, не за способ ведения войны. Поверьте, четыре союзника вели ее столь же негуманно. Но… немцы начали первыми. За что и получили.
За уничтожение людей?
Наверно, да, это плохо.
Но тогда первым на этом трибунале стоило призвать к ответу товарища Сталина и того нашего юриста, Льва Романовича Шейнина, который отлично поднаторел на отечественных процессах и отправил в лагеря тысячи своих соотечественников, а теперь выступал на этом процессе помощником главного обвинителя от СССР.
«Преступления, которые мы стремимся осудить и наказать, столь преднамеренны, злостны и имеют столь разрушительные последствия, что цивилизация не может потерпеть, чтобы их игнорировали, так как она погибнет, если они повторятся», — говорил обвинитель от США Роберт Джексон, имея в виду лагеря, расстрелы населения и рабский труд. Но ему жали руки советские товарищи, которые занимались точно тем же, за что судили немцев, — расстреливали своих соотечественников, отправляли их в лагеря ничуть не лучше немецких и подвергали тому же рабскому труду с замечательной директивой, чтобы поменьше этих рабов выжило. Однако ни Сталин, ни Берия, ни одна эта гадина с нечеловеческим лицом не получила своей петли на Нюрнбергском трибунале. А ведь западные генералы замечательно знали, как эта волшебная страна Советов со своим победителем-Сталиным выполняет конвенцию хотя бы по правам военнопленных.
Дело в том, что после капитуляции Германии немецкими военнопленными, которым полагались вполне демократические права, были названы лишь те, кто имел гражданство Рейха. Немецкими военнопленными вовсе не считались те миллионы русских людей, которые служили в армии Рейха. Не считались, даже если они носили немецкую военную форму. Многие из них не были ни палачами, ни даже пособниками Гитлера, а мечтали о возрождении собственного отечества. Англичане, французы и американцы отлично понимали, что их толкнуло в рады немецкой армии. Англичане, французы и американцы без единого слова против сдали миллионы этих людей, оказавшихся даже не в советской, а в английской, французской или американской зонах оккупации советским товарищам.
Как это было?
О, прочтите хотя бы страшные страницы книги Толстого о том, как сдавали казаков, которые готовы были умереть, но только не пойти в советский плен. Тех самых казаков, что уходили вместе с семьями на запад, отступали вместе с немецкой армией и теперь оказались разменной монетой в политической игре великих держав.
«28 мая в десять утра полковник Брайар из 1-го Кенсингтонского полка собрал своих офицеров на совещание в штабе батальона в Шпиттале. Объявив приказ по дивизии о репатриации казаков, он стал объяснять, какие меры следует принять, чтобы все прошло без сучка без задоринки… Заняв позиции, офицеры в нетерпении стали ожидать прибытия казаков…
Услышав о репатриации, многие в панике начали срывать знаки различия, пытались избавиться от мундиров и черкесок, выбрасывали документы, которые могли бы засвидетельствовать в НКВД их чины. Офицеры хорошо понимали, что им-то предстоят самые жестокие испытания. Понимали это и англичане — и потому приняли тщательные меры по предотвращению побегов, составили список офицеров (для рядового состава список не заводился). Пораженные обманом англичан, казаки принялись искать виновных… В 9 часов казакам пришлось отправиться на ночь в свои бараки. Но лишь немногие из них спали в ту ночь, и наверняка не сомкнул глаз генерал Доманов. Он понимал, что его ждут жестокие пытки и неминуемая смерть, но его мучило еще и сознание того, что он потерял доверие своих товарищей.
Утром в пять часов все позавтракали. После этого один из священников попросил у полковника Брайара разрешения совершить службу, для многих последнюю. Брайар согласился. Позднее он писал, что „это была замечательная служба с великолепным пением“. Но долго предаваться столь христианским чувствам полковнику не пришлось: в 6.30 к воротам подошел первый грузовик, и английский офицер из охраны приказал сесть туда Доманову со штабом. Доманов отказался, добавив, что больше не властен над своими офицерами. Тогда полковник Брайар заявил, что дает 10 минут на размышления, после чего примет меры.
10 минут прошли. И поскольку ни Доманов, ни его офицеры не собирались повиноваться приказу, за дело взялся взвод английских солдат, вооруженных автоматами, винтовками с отомкнутыми штыками и заточенными кирками. Однако оказалось, что заставить казаков повиноваться — задача не из легких. Офицеры сели на землю, взявшись за руки, и когда английский сержант попытался силой оттащить одного офицера, тот укусил его в руку. Британские охранники только и ждали этого — они набросились на безоружных, среди которых были старики, вроде генерала Тихоцкого, способного передвигаться только ползком. Несколько минут английские солдаты дружно орудовали прикладами винтовок и кирками, и многие казаки были избиты до потери сознания. Некоторые из англичан не отказали себе в удовольствии подколоть лежащих на земле казаков штыком. Но в общем, как докладывал бравый полковник Брайар, „вмешательство возымело должное действие“ и казачьи офицеры залезли в грузовики.
Через несколько часов глазам едущих в передовом грузовике предстала посреди лесистой долины Мура панорама Юденбурга. Река служила демаркационной линией между двумя армиями. Грузовики медленно подъехали к мосту, вдоль которого стояли английские бронемашины и пулеметы. Затем вся колонна выстроилась сбоку, грузовики один за другим переезжали мост, высаживали живой груз на советской стороне и возвращались. Наверху, на столбе, болтался как висельник кроваво-красный флаг СССР… Перейдя по мосту на другую сторону, майор Гуд стал наблюдать за ходом выдачи казаков. Но тут стоявший рядом с ним казачий офицер вытащил откуда-то бритву, полоснул себя по горлу и, окровавленный, упал в предсмертных судорогах к ногам английского майора. Фраппированный таким поворотом событий, английский майор осведомился у русской женщины-офицера, что ожидает казаков. Она заверила его, что „старшие офицеры будут посланы на перевоспитание, а младших отправят на работы по восстановлению разрушенных советских городов“. Впрочем, вскоре на тот же вопрос он получил совсем другой ответ: капитан Красной армии многозначительно провел ладонью по горлу».
И это совсем не самая яркая картинка в этой книге.
Она задевает вас?
