— Все равно, — отвечает царевна, — выйду за него замуж.
И велел тогда микадо привести во дворец смельчака, своего зятя будущего.
Дочка микадо принарядилась, прихорошилась. Семь разноцветных зонтов над ней знатные самураи держат, а еще семь веерами ее со всех сторон обмахивают.
Привели ныряльщика. Глянула на него царевна и обмерла: на голове, словно змея клубком, тугая коса заплетена — в ту пору все китайцы косы носили. Еще раз глянула царевна, да так и затряслась вся в ознобе, даже пальчики у нее на ручках, словно льдинки, зазвенели.
Подошел микадо к незнакомцу, глянул: не китаец перед ним на колени встал (уж так у них полагается), а японочка.
— Кто ты есть, откуда и где выучилась нырять в бездонные пучины? — спрашивает микадо.
— Я — говорит японочка, — не по своему желанию, а поневоле должна плавать и нырять, потому что я — ама, добытчица жемчужных раковин… Я тебя неясно вижу, Микадо, и плохо слышу. Очень уж морская вода соленая, она разъедает глаза и растворяет серу в ушах. Ты не думай, что я старуха: мне всего двадцать третий год пошел. Пять лет назад, когда я впервые вышла на берег, была я розовой, как олеандр, а теперь стала серой и морщинистой, словно старая черепаха… Говорю тебе все это, император, не для того, чтобы разжалобить твое сердце, а потому, что не с кем мне поделиться: крабы, с которыми я часто встречаюсь на дне океана, не понимают человеческого языка…
С этими словами ама достала из складок своего кимоно перл величиной с голубиное яйцо, положила его на мраморный стол с медными драконами и молча вышла из дворца микадо.
С той поры жемчуг ни к любви, ни к ненависти никакого касательства не имеет.
Новелла пятая
ЛЕГЕНДЫ О ЗОЛОТИСТОМ ТОПАЗЕ, ГОРНОМ ХРУСТАЛЕ И ИЗУМРУДЕ
Мы сидели на берегу реки после удачного улова. Пламя костра лизало чуть поблескивающий котелок, в котором варилась уха, и освещало широченный оранжево — коричневый ствол старой сосны. Крупные звезды свисали над лесом и отражались в зеленоватой, как ализариновые чернила, медленно текущей Нейве. Отсюда было хорошо видно, как на той стороне, в Мурзинке, плошками загорались окна столицы исконных горщиков и каменотесов. Мой компаньон по рыбной ловле и хозяин дома, где я проездом остановился, когда-то тоже лазил по горам и бродил по топям в поисках самоцветов. Теперь он состарился и променял кирку на удочку. Расположившись поудобнее, прислонясь к стволу сосны, старик начал свой рассказ.
— Коротка жизнь человеческая, ох как коротка! Щука и та живет триста лет и долее, а человек и века не дотягивает. Бывало, выстроит мещанин или купец какой дом на каменном фундаменте или церквушку деревянную, проживет в доме том с полвека — и отпоют его, раба божьего, за упокой в той церквушке… И уже его сыновья за дом меж собой сутяжничают и спорят из-за каменьев самоцветных да побрякушек разных. А жизнь у побрякушек тех, ох, долгая! С человеческой и в сравнение идти не может. Рюмка какая-нибудь серебряная с выгравированной надписью 'Пей, да дело разумей' переходит от дедов к сынам и от сыновей к внукам. А золотая с эмалью табакерка елизаветинских времен доживает до наших дней и попадает на витрину антиквара. И когда нас не станет, вещички эти из рук в руки переходить будут по-прежнему, из поколения в поколение. Ну кто бы, к примеру, мог подумать, что праправнук тульского купца и оружейника, зачинателя горного дела в России Никиты Демидова камешек купит, тот самый камешек 'Санси', что Карл Смелый в шлеме как талисман носил, а Екатерина Медичи на лебяжьей груди своей обогревала?
Праправнук этот демидовский унаследовал от дяди своего Прокопия веселый нрав и дикие чудачества и, бывало, в Париже деньгами сорил так, как девки сибирские шелухой кедровых орешков.
Чем старше, тем солидней и степенней были поколения Демидовых: Никита Демидов, к примеру, был сподвижник Петра I по организации горной промышленности и обладатель невьянского и нижнетагильского заводов. Сын его, Акинфий Демидов, хотя и не сбавил выпуск чугуна, железа и меди на своих железоделательных и медеплавильных заводах, но прибавить к тому ничего не смог.
Умирая, Акинфий завещал все свои заводы младшему сыну Никите, а среднего и непутевого Прокопия обошел завещанием. Но тот хоть и был ухарь-купец, а соображение имел с фантазией. И придумал Прокопий ехать в Петербург с челобитной, да не к царю, а к царице. Ну, раз такое дело вышло, нужно не с пустыми руками к ее величеству заявиться. Съездил этот Прокопий в Екатеринбург, призвал к себе трех почтенных горщиков и двух городских ювелиров из евреев. (К тому времени Екатеринбург в знатный город вырос). Небось, сами знаете, как в те годы города росли. Поставят, к примеру, на ровном месте железоделательный или медеплавильный завод, он деревушкой вокруг обрастет, а Екатеринбург — еще и крепостью. При крепости, значит, острог строился в обязательном порядке, потому как людей для тюрем в России всегда хватало с избытком.
Ишь, притухать стал наш костер, вы приглядите за ведерком, чтобы рыбки оттуда не повыскакивали, а я за хворостом схожу, — сказал старик и, на секунду мелькнув в пламени догоравшего костра, исчез в темноте…
Действительно, Екатеринбург вырос в город за какие-нибудь несколько лет. Этому способствовало то, что он являлся узлом, связывающим горные заводы Урала. Екатеринбург был построен в 1723 году В. И. Генниным, но самое место для нового города в верховьях реки Исети выбрано предшественником Геннина — В. Н. Татищевым, писавшим еще в 1721 году к Берг — коллегии:
'Здешнее место стало посредине всех заводов, и места удобные, и как водою, так и трактами весьма путь купечеству способный'. Город назван Екатеринбургом Петром 1 в честь его второй жены Екатерины I. По своему экономическому значению Екатеринбург быстро становится вровень с такими городами, как Кунгур, Верхотурье, Ирбит, Нижний Тагил и Невьянск — 'столица' Демидовых — и даже Оренбург. В. И. Геннин писал:
'В Екатеринбургском ведомстве и в прочих здешних местах на восток и на полдень равных мест (где хлеб родитца довольной, без росчистки леса и протчего и без навоза — рожь, овес, ячмень и пшеница) имеется много. И продаетца того хлеба пуд ржи по 4 и 5 копеек, овса по 3, пшеничной муки по 10, ячмень по 4 копейки. Также скота у крестьян имеетца довольно, и пуд мяса продаетца по 20 и 30 копеек'.
В этом новом, только что обозначенном на карте Российской империи городе появилось много добротных домов не только купеческих, дворянских, посадских, поповских, пушкарских, подьяческих и стрелецких, но и мещанских. Были отличные дома и у некоторых горщиков, занимавшихся поисками самоцветов, а также у старателей, особенно у тех, кому 'пофартило', кто случайно находил не только золотой песок, но и крупные самородки в кварцевых жилах.
Придавая большое значение Уралу, где изготовлялись пушки и иное оружие, Петр I отправил на новые заводы большое количество мастеров и рабочих из подмосковного района, а еще раньше туда были посланы замечательные организаторы железоделательных и медеплавильных заводов и новых городов — Н. Д. Демидов, В. Н. Татищев и В. И. Геннин. Несмотря на старания Петра, присланной рабочей силы для новых заводов явно не хватало. Особенно остро ощущалась недостача квалифицированных мастеров и ремесленников. Но выход был найден, конечно, не без участия Демидова, Татищева и Геннина.
Из идущих по этапу в Сибирь на каторгу и вольное поселение уголовных преступников отбирались слесари, плотники, каретники, мастера иных профессий и направлялись в Оренбургский и другие уральские остроги, где были оборудованы специальные мастерские. Этот не новый в истории государств, но весьма удобный и рентабельный способ вербовки квалифицированной рабочей силы дал, несомненно, положительный результат. Многие из каторжников по отбытии срока оседали в уральских городах, обзаводились семьями и вливались в артели старателей или превращались в горщиков, без устали искавших золотые россыпи и драгоценные камни. Некоторые из этих изыскателей впоследствии стали крупными золотопромышленниками и обладателями уникальных самоцветов.
В те времена хищнически шла разработка и добыча золота и самоцветов. Богатство людей зависело от случая. Напоролся старатель на золотоносную жилу или нашел горщик друзу с крупными изумрудами и уже он не Васька, а Василий Терентьевич, и не он, а перед ним купчик шапку ломает. Некоторые из
