той или иной действовавшей в ней политической сипы). А обращение к прошлому, к принципиально 'реакционной' политической силе дает — при всех вероятных оговорках — возможность увидеть Революцию 'сторонним', то есть в какой-то мере объективным взглядом (между тем глазами большевиков, кадетов и т.п. мы неизбежно смотрим на Революцию не извне, а изнутри).
И если даже эта постановка вопроса воспринимается с полнейшей недоверчивостью, дальнейшее изложение, надеюсь, в той или иной степени убедит моих читателей в оправданности (пусть хотя бы частичной, относительной) предлагаемого 'метода' исследования хода Революции.
И еще одно соображение. Уже было отмечено, что взгляд на Революцию с точки зрения кадетов или эсеров малопродуктивен, ибо эти партии потерпели сокрушительное поражение — и, значит, оказались недальновидными, не понимали или хотя бы плохо понимали, куда ведут события — в том числе события, вызванные их собственными действиями. Но ведь и 'черносотенцев' скажут мне — постиг полный крах, — притом даже раньше, чем тех же кадетов;
они фактически сошли с политической сцены уже во время Февральского переворота 1917 года, и (выразительный факт!) один из их известнейших предводителей, В. М. Пуришкевич, летом этого года объявил о своем присоединении к кадетам!
Однако в идеологии 'черносотенцев' имелся, как будет показано, существеннейший момент: они, в отличие от кадетов, эсеров и т.д., рано (не позднее 1910 года) и достаточно ясно осознали неизбежность своего поражения (я имею в виду, конечно, не всех участников 'черносотенного' движения, а его основных идеологов). И это осознание дало им немалые преимущества перед 'слепо' рвавшимися к победе кадетами, эсерами и т.д.; они гораздо лучше других политических сил понимали, к чему ведет Революция.
И последнее. В начале 1997 года была издана моя книга 'История Руси и русского Слова. Современный взгляд'. Она посвящена осмыслению русского пути от времени возникновения государственности (рубеж VIII-IХ веков) до утверждения Московского царства (рубеж ХV-ХVI веков), — то есть эпохе, которая отделена от эпохи Революции ни много, ни мало четырьмя столетиями. Однако история каждой страны в известной мере обладает единством, и в моей обращенной к столь далекому прошлому 'Истории Руси...' не раз заходит речь о явлениях и событиях XX столетия, которые так или иначе 'перекликаются' с явлениями и событиями этого, — казалось бы, не имеющего ничего общего с историей нашего века — прошлого. Словом, две мои книги, обращенные к начальным и последним, новейшим страницам отечественной истории имеют внутреннюю связь и представляют собой — несмотря на 'пробел' в четыреста лет — как бы две части, два тома одного сочинения (правда как бы не 'первый' и 'второй' тома, а 'первый' и 'третий', ибо 'второй' должен был бы обратиться к истории ХVI-ХIХ веков).
Глава 1.
Кто такие 'черносотенцы'?
Как уже сказано, прописная буква в слове 'Революция' употреблена для того, чтобы подчеркнуть: речь идет не о каком-либо революционном взрыве (декабря 1905-го, февраля 1917-го и т.д.), но обо всем грандиозном катаклизме, потрясшем Россию в XX веке. Широкое значение имеет и слово 'черносотенцы'. Нередко вместо него предпочитают говорить о 'членах Союза русского народа', но при этом дело сводится только к одной (пусть и наиболее крупной) патриотической и антиреволюционной организации, существовавшей с 8 ноября 1905-го и до февральского переворота 1917 года. Между тем 'черносотенцами' с полным основанием называли и называют многих и весьма различных деятелей и идеологов, выступивших намного ранее создания Союза русского народа, а также не входивших в этот Союз после его возникновения и даже вообще не состоявших в каких-либо организациях и объединениях. Поэтому слово 'черносотенцы', несмотря на его одиозное, то есть имеющее крайне 'отрицательное' и, более того, проникнутое ненавистью значение, все же наиболее уместно при исследовании того явления, которому посвящена эта глава моего сочинения.
Да, слово 'черносотенцы' (производное от 'черная сотня') предстает как откровенно бранная кличка. Правда, в новейшем 'Словаре русского языка' (1984) была предпринята попытка дать более или менее объективное толкование этого слова (привожу его целиком): 'Черносотенец, — ица. Член, участник погромно-монархических организаций в России начала 20 века, деятельность которых была направлена на борьбу с революционным движением'.
Небесполезно разобраться в этом определении. Странноватый двойной эпитет 'погромно-монархические' явно призван сохранить в толковании этого слова бранный (таково уж само это словечко 'погромный') привкус. Правильнее было бы сказать 'крайне' или 'экстремистски монархические' (то есть не признающие никаких ограничений монархической власти); определение 'погромные' неуместно здесь уже хотя бы потому, что некоторые заведомо 'черносотенные' организации — например, Русское собрание (в отличие от того же Союза русского народа) — никто никогда не связывал с какими-либо насильственными — то есть могущими быть отнесенными к 'погромным' акциями.
Во-вторых, в приведенном словарном определении неправомерно ограничение понятием 'монархизм'; следовало сказать об 'организациях', защищавших традиционный тройственный, триединый принцип — православие, монархия (самодержавие) и народность (то есть самобытные отношения и формы русской жизни). Во имя этой триады 'черносотенцы' в вели непримиримую, бескомпромиссную борьбу с Революцией, — притом гораздо более последовательную, чем многие тогдашние должностные лица монархического государства, которых 'черносотенцы' постоянно и резко критиковали за примирение либо даже прямое приспособленчество к революционным — или хотя бы к сугубо либеральным — тенденциям. Не раз 'черносотенная' критика обращалась даже и на самого монарха, и на главу православной церкви, и на крупнейших творцов национальной культуры (более всего — на Толстого, хотя в свое время именно он создал 'Войну и мир' — одно из самых великолепных и полнокровных воплощений того, что обозначается словом 'народность').
Далее, разбираемое словарное определение не вполне четко обрисовало те, так сказать, границы, в которых существовали 'черносотенцы'; говорится и о 'членах', и также об 'участниках' соответствующих организаций. В этом видно стремление как-то разграничить прямых, непосредственных 'функционеров' этих организаций и, с другой стороны, 'сочувствующих' им, в той или иной мере разделяющих их устремления деятелей — то есть скорее 'соучастников', чем 'участников'. Так, например, авторы и сотрудники редакции знаменитой газеты 'Новое время' (в отличие, скажем, от сотрудников редакций газет 'Московские ведомости' или 'Русское знамя') не входили в какие-либо 'черносотенные' организации и даже нередко и подчас весьма решительно их критиковали, но тем не менее 'нововременцев' все же вполне основательно причисляли и причисляют к лагерю 'черносотенцев'.
Наконец, словарное определение относит к 'черносотенцам' только деятелей 'начала 20 века'; между тем это обозначение часто — и опять-таки с полным основанием — применяется и ко многим деятелям предыдущего, XIX века, хотя и называют их так, конечно, задним числом. Но, как бы там ни было, начиная по меньшей мере с 1860-х годов на общественной сцене выступали идеологи, которые явно представляли собой прямых предшественников тех 'черносотенцев', которые действовали в 1900 — 1910-х годах. Собственно говоря, убеждения принадлежавших к старшим поколениям виднейших деятелей 'черносотенных' организаций — таких, например, как Д. И. Иловайский (1832-1920), К. Ф. Головин (1843 — 1913), С. Ф. Шарапов (1850 — 1911), В. А. Грингмут (1851 — 1907), Л. А. Тихомиров (1852 — 1923), А. И. Соболевский (1856 — 1929) — вполне сложились еще до начала XX века.
Итак, обрисованы общие контуры явления, известного под названием 'черносотенство'. Нельзя, впрочем, умолчать о том, что слово это — или, точнее кличка — последние несколько лет самым активным образом используется по отношению к тем или иным современным, сегодняшним деятелям и идеологам. Но это уже совершенно особый вопрос, о котором можно рассуждать только после уяснения действительного характера дореволюционного 'черносотенства'.
Как сказано, слово 'черносотенцы' — а также словосочетание 'черная сотня', от которого оно образовано, — употреблялось и употребляется по сути дела в качестве бранной клички, своего рода проклятия (хотя в новейших словарях и можно найти примеры более 'спокойного' толкования). Еще в 1907 году известнейший 'Энциклопедический словарь Брокгауза-Эфрона' (2-й дополнительный том) 'заложил
