преимущество. Но как лаинцы сражались! Оно и немудрено — тимматцы притирались к выверенным по секундам графикам, а лаинцы — друг к другу. Армия его отца была механизмом. Армия Лаина была живым существом. А живое — совершеннее. И — «мир сочувствует живому». Лаинцы в это верили.
— Поедим во дворце, — сказал он устало, — графы Строгановы с голоду не пухли… Что-нибудь съедобное непременно обнаружим.
— И реквизируем! — согласилась Виа, — Я согласна — тут мы ничего хорошего не найдем. Лучше чуточку продлить низку!
То есть потерпеть немного…
Ожидавший их на верхней ступеньке парадной лестницы солдат звонко щелкнул красными сапогами — выданными полку в знак отличия за Кунерсдорфские высоты. На Шпицберге они стояли в крови по колено. Щелкнул лихо и самую чуточку небрежно. Мол, мы не вахтпарадный полк, а боевой.
— Все готово, ваше вскобродие. Пожалуйте за мной…
Вскобродие — высокоблагородие. Потому как гвардейский ротмистр — это армейский подполковник. Тоже невелика птица, если вдуматься. Даже если он туземный князь. Тем приятнее допрашивать великих мира сего.
Заходя во дворец, Баглир на всякий случай попробовал когтем колонну. Мрамор! Это не уфимское губернское присутствие…
Стол был накрыт в малой столовой. Нежная обивка, роспись легкомысленными загогулинами, лепная лепота на потолке. Романтические блики угасающего дня, сквозящие через окна. И в таком помещении надо работать?
А перекусить и найти кабинет — должна же быть в доме хозяина половины Урала комната для занятия делом — это долго. Ночь первого дня оккупации — самое лучшее время для подозрительных элементов, чтобы попытаться бежать из города. Слишком много дел у победителей, патрули еще не приноровились к территории… Если не сейчас — надо долго отлеживаться в тайных норах… а у кого здесь могут быть тайные норы?
Впрочем, у графа Сен-Жермена могло быть что угодно.
Почему-то Баглир был совершенно уверен, что загадочный датский главнокомандующий исчезнет совершенно бесследно. Как в омут канет. Но потом непременно подвсплывет, осторожно пошарит перископом и только в совершенно безопасном месте подставит отсыревшие во мраке и тумане бока солнышку.
А потому велел возглавлявшему гарнизон здания подпоручику вводить задержанных по одному, а сам начал торопливо жевать.
— С кого начинать, господин капитан?
— С хозяина, пожалуй. Иначе невежливо получается. Не желаете копченую рыбочку?
— Я бы лучше стопочку.
— Ну, коли уж до сих пор не приняли… В таких-то погребах. Придется наградить вас чаркой. Дальнейшее же — как пропустим через свои языки всех наших гостей.
Подпоручик — и как его звать — то ли не представился, то ли Баглир запамятовал — ловко опрокинул, занюхал огурчиком, подцепил грибочков. На столе-то стояли все больше разносолы и копчения. Увы, графские повара разбежались при первых звуках канонады, а полковые кашевары оказались заняты в других местах.
Впрочем, Баглира после полетов интересовали почти исключительно рыба и мясо. Причем в количествах, сопоставимых с выставленным на столе. А нагородили-то от души.
Цельнокопченый или соленый — черт разберет — осетр, окорок свиной, окорок говяжий, колбасы копченые, крупяные, кровяные — по паре колец, сало с изумительными розовыми прослойками с тающим внутри чесноком — и тут же продукты графской оранжереи, от репы до ананаса.
А вот стулья с гнутыми спинками стояли неправильно. Напротив друг друга. Мелочь, но сразу ставит людей в противопозицию. Мы на вас, вы на нас. А уж если вас, то есть преподавателей, следователей, и тому подобных неприятных собеседников много — человек чувствует численное превосходство противника и сразу уходит в глухую оборону.
Баглир это учел. И небольшой овальный столик использовал рационально. В противопозицию посадил офицера-апшеронца. Виа усадил сбоку. Сам устроился с другого фланга, причем довернул стул так, чтобы опрашиваемый смотрел почти в одну с ним сторону. Такое взаимное расположение провоцирует людей на содействие.
В получившейся диспозиции настоящий профессионал нашел бы немало несоответствий. Например, Баглир никак не учел освещение. Но профессионалом-то он и не был. Готовили его не в допросчики, в бойцы. А его «метода допроса» была основана на студенческих приемах при сдаче экзаменов. Да, несмотря на непрекращающиеся войны, в Тиммате еще были студенты!
— А, вот и вы, Александр Сергеевич, — приветствовал Баглир Строганова, торопливо сглотнув, — присаживайтесь. Сюда, за стол. Не желаете клюквы?
— Мне и так кисло, — буркнул граф.
— А кто в этом виноват? — развел руками Баглир, забрасывая в зубастую пасть по ягодке. Зубы при этом были видны во всей красе. Граф только и смотрел, что на эти длинные, тонкие зубы, — Ну ведь не я же! Черт ли вас дернут гвардию поить… Две недели! Не разорились?
— Да у меня залежалое было… Думал — власть поменялась, надо ловить случай.
— А вы и вином поторговываете? Не упомню. И как, с вашего позволения, может залежаться бочковое вино? Оно не залеживается, оно выдерживается.
— Выдерживается — в постоянной температуре, строгих условиях. Я такие условия обеспечить не мог.
— Как это не мог! У вашего дома замечательные подвалы. Сыро, прохладно. И глухо. Ежели кого пытать да расстреливать тайком — лучшее место в столице! Дело, впрочем, не в этом. А в том, граф, что победа Екатерины вам была выгодна. Всем известно, основной доход вашего семейства проистекает от металлургических заводов. Не вино — сталь и чугун. Медь и олово. Ну и готовые изделия — пушки, там, сковороды, ночные горшки… А добывают, плавят и куют — тысячи рабов. Указ же об освобождении сих несчастных уже лежал на столе государя. Ваше благополучие оказалось на волоске! А вы, Александр Сергеевич, человек молодой, деятельный. Тридцать пять лет — самый возраст для толкового авантюриста. Кровь еще горячая, да и мозги уже есть. И тут переворот. Ищи, кому выгодно — так советовали еще древние. Поэтому я принужден полагать, что вы изначально участвовали в заговоре. Входили в руководство…
Граф спал с лица. То, что на лице осталось, было бледным и возмущенным.
— Ваши измышления чудовищны, Тембенчинский.
— Какие там измышления. Тривиальный логический анализ. И не стройте мне рожи, — заявил Баглир, которому вдруг надоело быть вежливым и выспренным, — я понимаю только логику и выгоду. И не вздумайте меня подкупать — столько, сколько я взял бы, еще не начеканено. К тому же мне нравится ваш домишко, а император обещал подарить мне любой, отнятый у мятежников.
— Зачем тогда вам со мной говорить? Тяните на дыбу.
— А дыбу отменили. Могу предложить сразу плаху. Миних остановится на чем-то на таком. Можете надеяться на милость государя Петра, он у нас добрый. Но от конфискации имущества, Александр Сергеевич, царева милость вас не спасет. Сами видите — с этим освобождением крестьян мы в этом году шиш обкусанный соберем вместо налогов. А надо вести войну… В этом году Петр принужден быть добрым, но жадным. И не шипите на меня! Я, кстати, верю не жестокой логике, а вам. Потому, что участие в заговоре мне почему-то кажется несовместным с вашим характером. Но вы попробуйте это Миниху доказать! Его характеры, чувства и тому подобная дребедень ничуть не волнуют. Он инженер, мыслит интегралами и дифференциалами. И порывы душ человеческих ему недоступны. И тут я ничем вам помочь не могу.
Говоря так, Баглир то воздевал руки, то качал головой. Для пояснения эмоций. Читать чувства по его перистому лицу люди пока не умели. Наконец он сделал паузу.
Граф Александр Сергеевич был не дурак. Игру понимал — но что ему оставалось?
— А кто может?
— Вы сами. А больше никто. Вам надо убедить фельдмаршала и государя в своей невиновности. И
