участие в отчаянной и безнадежной обороне Штутгарта, Ульма, Мюнхена, Инсбрука, Зальцбурга… Последнее слово немецкой военной техники, если не считать «Фау-2». Это было…
Дон ударил по окантовке двери, и внезапная боль в руке прекратила мучительную работу памяти. Он вылез из машины, с третьей попытки захлопнул дверь, отряхнул с руки чешуйки ржавчины и посмотрел на забор.
Он, конечно, не знал, что ему предстоит увидеть. Но то, что ни в одном окне не горел свет, в его расчеты не входило. Было всего только… впрочем, что ж, уже почти одиннадцать. Может быть, дайвер уже спит… Дом с погашенными окнами, купающийся в лунном свете…
Впрочем, с чего бы ему спать? Эрик Халл, судя по всему, полуночник. Во всяком случае, он ни разу не позвонил ему днем – всегда за полночь, и сонный Дон вынужден был выслушивать очередную несвязную теорию о происхождении странного креста.
Можно же просто постучать, решил он. В деревне все так и делают – пришел и постучал.
Дон пошел вдоль забора, ведя, как в детстве, пальцем по штакетнику. Рука наполнилась приятным вибрирующим гулом. Дача построена с большой любовью, машинально отметил он, это видно даже в темноте.
Отодвинул засов и открыл калитку. Калитка с неприятным хрустом проскребла по гравию.
Он прислушался. Где-то вдали все еще был слышен рев мотоцикла. Из водосточной трубы в бочку падали редкие капли. Наверное, гроза, застигшая его в пути, дошла и сюда… Но сейчас небо было чистым и звездным.
На удивление тепло, подумал Дон, подошел к остекленной веранде и полюбовался своим отражением в лунном свете.
Постучал – тишина. Заглянул в дверное окно. За дверью он разглядел пару сапог, чуть подальше – старинные мурские часы[23] с кукушкой, два плетеных кресла с вышитыми подушками, пара старых сабо. На вешалке – ветровка и вязаный голубой свитер. Рядом – большой плакат с изображением полевых цветов Швеции, и как раз под букетиком незабудок разместилась подставка для зонтов.
Он еще раз постучал – на этот раз не так робко. Теперь Халл не мог его не услышать, даже находясь в другом конце дома.
Дон прислушался. Ни звука, только шепот ветра в кустах крыжовника и капающая в переполненную бочку вода.
Он уже начал соображать, где искать ночлег, но на всякий случай нажал ручку. Дверь со скрипом открылась.
Он постоял в нерешительности на крыльце, потом вошел на веранду. Запах красного вина и догоревших свечей.
– Есть здесь кто-нибудь?
Минутная стрелка на мурских часах с тихим звоночком передвинулась на одно деление.
– Алло?
Дон стоял в темноте, не зная, что предпринять. Не зря же он ехал сюда, в эту чертову даль!
Он подошел к двери рядом с цветочным раем и постучал. Никакого ответа, только еще один звоночек минутной стрелки.
Продолжая окликать невидимого хозяина, Дон прошел через прихожую в гостиную с обитыми розовым плюшем креслами. Дальше был увешанный лоскутными коврами коридорчик с двумя дверями. Он выбрал зеленую, в хуторском стиле, и оказался в довольно большой квадратной комнате с окнами на задний двор. Здесь тоже никого не было. Он повернул назад.
За другой дверью была кухня. На него злобно уставился красный глазок включенной кофеварки.
Значит, дайвер где-то близко. Не мог же он уехать, оставив кофеварку включенной.
На столе бокалы и две бутылки вина. Дон включил фарфоровый светильник над столом – в одной из бутылок осталась примерно половина.
Вдруг он увидел чей-то длинный и тонкий силуэт в окне и вздрогнул. Сердце лихорадочно забилось. Но он тут же сообразил, что это его собственное отражение.
Горбоносым он был всегда – настоящий
Со стороны холодильника у плиты послышался какой-то звук. У него снова забилось сердце.
Он мгновенно понял, что это всего лишь автоматически включившийся вентилятор, но сердцебиение не унималось. Он знал это состояние – сейчас появятся отвратительная сухость во рту и боль в горле, как при ангине.
Он покопался в сумке и извлек упаковку клоназепама русского производства. Ладно, сгодится. Кинул в рот шесть двухмиллиграммовых таблеток и огляделся, чем бы запить. Подошел к столу, быстро налил стакан вина и опрокинул в рот. Вино имело привкус железа.
С трудом проглотив таблетки, Дон подумал, что его действия вряд ли подходят под определение
Дон поставил бокал на стол и прислушался к тиканью мурских часов. Посмотрел на свои – полдвенадцатого.
Что ж, можно и подождать. Но тогда надо, по крайней мере, включить свет. В коридорчике выключателя он не обнаружил, а вот в большой комнате с зеленой дверью кнопка нашлась мгновенно.
Окна дружно засверкали. Он вздрогнул – в торце комнаты маячила огромная человеческая фигура без головы и ступней. Дон подошел поближе и пощупал – гидрокостюм, холодная резина… или пластмасса… или из чего там их делают. Он мысленно подивился – что за человеком надо быть, чтобы добровольно лезть в лабиринты сотни метров под водой. Сам он и на суше ориентировался с большим трудом.
Он слегка потянул костюм. Дверь, мяукнув, отворилась, хотя это и не входило в его намерения.
На постели кто-то лежит… нет, это всего лишь ворох одеял.
Все говорило, что дайвер где-то поблизости, – компьютер включен.
Дон подошел поближе и тронул мышку. На дисплей была выведена статья о кресте Анх в местной газете. На полу – газеты с фотографиями, снимки голых женщин с раздвинутыми ногами, грязная одежда, чашки и стаканы.
Он уже хотел выйти, как его взгляд упал на предмет, не особенно вписывающийся в обстановку.
На тумбочке, за бутылкой с джином, стояла старинная фотография в сепии, изображающая… церковь?
Он перешагнул через кучу одежды на полу и дотянулся до снимка.
Нет, это не просто церковь. Скорее кафедральный собор. Три могучих нефа, крест на фасаде, высокая башня с коническим куполом, четыре шпиля поменьше по углам.
Правая половина фотографии поблекла. На булыжной мостовой перед собором – три маленькие нерезкие фигурки. Очевидно, родители с ребенком. Они, скорее всего, попали в кадр случайно. Судя по костюмам прохожих и качеству снимка, фотография очень старая.
Он перевернул снимок. Оказывается, это вовсе и не снимок, а почтовая открытка. Марки и адресата не было. Слева наверху надпись:
La cathedrale Saint Martin d'Ypres
Вместо подписи – отпечаток накрашенных губ. А над поцелуем несколько строк синими чернилами, очень красивым почерком.
