Хотя отец был уже в отставке, он надел свою полковничью форму, приехал в мою часть и был сразу принят командиром полка. Разговор у них состоялся вполне благожелательный. Выяснилось, что со стороны командира никаких препятствий тому, чтобы молодой врач, желающий расти в профессиональном смысле, перешел работать в такой серьезный институт, не существует. И если придут официальные бумаги из института, он не будет возражать, но пока к нему не поступало запроса о переводе старшего лейтенанта Сенкевича.
Отец уехал, а я остался в недоумении — никак не мог понять, что же происходит. Я тогда не знал, что кто-то мне противодействует. И не на уровне высокого начальства, а из моего окружения. Начал пытать Леню, не он ли причастен к этому. Он сам очень удивился случившемуся. Тогда мы уже вдвоем стали думать и гадать, и подозрение пало на одного из наших сокурсников: 'А не Колькиных ли рук это дело?' Этот Колька, которого мы в академии звали не по имени, а по кличке Пашка, был старшим в моей учебной группе, поскольку был из 'офицеров', и у нас с ним не раз возникали трения. Теперь у него появилась возможность отыграться, так как он считался вторым человеком в дивизии по медицине — руководил дивизионным лазаретом и был моим начальником.
Как бы то ни было, но дело о моем переводе в институт застопорилось. Причин этого выяснить было не у кого: командир полка уехал в отпуск, а его заместитель был не в курсе того, о чем они говорили с моим отцом. Настроение было хуже некуда…
Но вот в один из дней ко мне прибегает знакомый офицер, полностью разделявший мои стремления уехать из Выползова, так как хотел сделать то же самое, и сообщает, что в часть приехал генерал Толубко, что разместился он в офицерской гостинице и немного приболел. А поскольку мне на следующий день предстоит дежурить по лазарету, надо это использовать…
Действительно, на следующий день раздался звонок: просили дежурного врача зайти в номер к генералу Толубко. Я уже готовился ответить: 'Слушаюсь! Сейчас прибуду!', как параллельную трубку снял другой врач, хирург, тоже мой однокашник из 'офицеров', старше меня по должности. По субординации к самому генералу должен был отправиться он. Я бросился к нему: 'Тебе ведь все равно, а мне нужно поговорить с ним… Судьба решается'. Тот ни в какую…
Расстроенный, я сменился с дежурства и пошел домой. Но снова встретил того офицера, который накануне сообщил о приезде генерала. Узнав, что мне не удалось попасть к нему, этот энергичный парень стал меня успокаивать: 'Еще не все потеряно! Пойдем в столовую!' — 'Зачем?' Он объяснил свой очередной план: 'Столовая рядом с гостиницей. Узнаем у официантки, которая носит генералу еду, один он сейчас в номере или у него кто-то есть'.
Так и сделали. Попросили официантку отнести Толубко минеральной воды: 'Узнай, что он делает. И один или нет'. Она вернулась: 'Ничего не делает. Просто сидит и читает'. Тогда приятель говорит: 'Иди, не будь дураком! Ну выгонит он тебя, не умрешь же ты от этого!..'
И я решился. Но идти мне, старшему лейтенанту, к генерал-полковнику без вызова, да еще через голову непосредственного начальства?.. В армии с этим строго. Вхожу, спросив, как положено, разрешения. 'Что у тебя?' — 'Да вот, я врач…' — 'Вижу, что врач. Как твоя фамилия?' — 'Сенкевич'. И тут я сразу почувствовал, что у него в глазах что-то промелькнуло — он словно начал вспоминать…
В общем, я все рассказал Владимиру Федоровичу: про семейное положение — жена в Москве, дочь в Ленинграде, я здесь; про занятия наукой, про запрос из Института авиационной и космической медицины. Когда я назвал фамилию директора института Волынкина, генерал окончательно все вспомнил: 'Если институт в тебе заинтересован, я тебя здесь задерживать не буду. Приезжай ко мне… Все решим'. Помню, что я уточнил: 'Как, можно приехать прямо к вам?'
Я решил ковать железо, пока горячо. Пошел за разрешением к командиру полка, но тот еще был в отпуске, его заместитель не знал, что командир говорил с моим отцом о возможном моем переводе. Тогда я бросился к своему старшему врачу Леониду Зылькову: 'Отпусти меня в Москву!' — 'Какая Москва! Ты нужен здесь — видишь, идет ремонт медпункта!' — 'Леня! О чем ты говоришь? Тут судьба решается…' Леня отправил меня к вышестоящему начальнику. Того тоже не было на месте. Пришлось идти к его заместителю, который не был в курсе моих дел. Начал ему объяснять: 'Генерал Толубко приказал мне…' Такого вопроса сам он не мог решить и отправил меня к командиру дивизии… Казалось, конца этой лестнице наверх не будет.
Но делать нечего — пошел. Конечно, и командира дивизии генерала Уварова на месте не оказалось — он объезжал ракетные площадки. Невезение просто преследовало меня, но я решил стоять до конца и дождаться генерала около штаба. Через какое-то время он подъехал. Обращаюсь по форме:
— Товарищ генерал, старший лейтенант Сенкевич…
— Время! Вы пришли не в приемное время!
— Я был у генерал-полковника Толубко… Генерал-полковник приказал приехать… — И тут генерал Уваров 'выдал':
— Что, клизму ему ставил?
— Да нет, я был по личному вопросу… Он приказал приехать…
— Это он тебе приказал, а меня может и наказать… Ладно, пойдем разберемся.
Иду за ним, смотрю, генерал хромает — подвернул ногу, когда осматривал площадки, где строили шахты для ракет. Ворчит:
— Вот вы, врачи! Ничего не можете сделать с ногой!
— Как ничего не можем? Вам нужен покой и тепло для ноги. А сейчас нужно бы заморозить, наложить тугую повязку.
— Вот, видишь, ты-то знаешь, а эти черти не знают… Прикажу позвонить, чтобы привезли из лазарета все необходимое…
Я понял, что теперь он сам меня не отпустит. Потом пришлось рассказать ему все, о чем я уже рассказывал генералу Толубко, только с тем дополнением, что запрос на меня приходил, но из нашей части почему-то сообщили, что я недостоин работать в Институте авиационной и космической медицины, хотя командир полка этого запроса в глаза не видел, а в разговоре с моим отцом характеризовал меня с положительной стороны…
Генерал Уваров прервал меня:
— А ну-ка подожди! Начальника отдела кадров ко мне!
Тот быстро явился.
— К тебе запрос на старшего лейтенанта Сенкевича приходил?
Кадровик замялся, стал бормотать что-то невразумительное.
— Так приходил или нет?
— Так точно, приходил.
— И что ты ответил?
— Да вот я… это самое… передал медикам…
— А что они ответили?
— Да я не знаю…
— Чего ты не знаешь? Вон отсюда! Кругом! — Потом обратился ко мне. Ладно, старший лейтенант, даю тебе неделю. Поезжай, хотя сам знаешь, какое сейчас время. Никаких отпусков не положено. Но тебе по тяжелым семейным обстоятельствам даю…
А время тогда было действительно сложное — шел октябрь 1962 года, назревал Карибский кризис в отношениях с США из-за Кубы и все ракетные войска были приведены в состояние готовности № 1.
Я помчался на свой медпункт, чтобы предупредить Леонида, потом бросился домой, скорехонько собрал вещички (чтобы начальство не передумало) и рванул в Москву. Приехал и сразу же стал дозваниваться до Ленинграда, рассказал все отцу. Потом позвонил в институт Ювеналию Михайловичу. Он пригласил меня на следующий день к себе, сказал, что все документы, необходимые для моего перевода, подготовлены, и направил меня в Перхушково, где находился командный пункт Толубко. Поехал. Генерал- полковника на месте не оказалось — он был в отъезде, и когда должен был вернуться, мне никто не мог сказать.
Я ездил со своими документами в Перхушково, как на работу: Белорусский вокзал, электричка, проходная командного пункта, потому что дальше меня не пропускали. Но я решил ждать приезда Толубко около проходной сколько потребуется. И дождался его на четвертый день. Владимир Федорович принял
