требовался отдых, да и самолету нужен был профилактический осмотр перед броском на юг. А мы в эти дни вообще старались не спать — было жалко тратить время на сон, когда вокруг такая экзотика: слоны, аборигены-веды в набедренных повязках, живописные уличные торговцы, запахи кушаний, которые готовились прямо на ваших глазах… Конечно, был и другой Коломбо: в центре еще сохранялся респектабельный английский стиль, солидные здания, ухоженные парки… И мы бродили по этому сказочному городу, в основном вечерами и ночами, а днем был океан, солнце, на котором мы тут же обгорели…
Следующая посадка была в Индонезии, в Джакарте. И опять мы очутились в сказке. Прожив в ней три дня, полетели дальше — в Австралию. Приземлились в Перте, городе-порте на берегу Индийского океана. Здесь нам предстояло дожидаться прихода 'Оби', которая должна была прибыть сюда из Антарктиды с группой отзимовавших полярников, забрать нас и вернуться в Мирный. А зимовщиков ждал наш 'отдохнувший' 'ИЛ-18', чтобы доставить их на родину.
Хотя в Австралии не было той бьющей в глаза экзотики, которую мы видели всего несколько дней тому назад, но и здесь было нечто такое, что поражало нас. Мы были сражены ухоженностью этой страны, живущей размеренной жизнью без наших европейских потрясений. Страна была не просто ухожена она была вылизана. И это особенно потрясало после привычной для нас неопрятности наших улиц, замызганности домов и подъездов, покосившихся заборов, вечно немытых машин и автобусов…
Конечно, мы не могли не побывать в местном зоопарке, увидели кенгуру, страусов, мишек-коала… Но были встречи и незапланированные. Как-то зашли в магазинчик и вдруг услышали здесь, на другом конце планеты, русскую речь. Так мы познакомились с семейной парой — жена оказалась из Харькова, а муж родился в Югославии. Во время войны, когда гитлеровцы сгоняли в Германию дармовую рабочую силу, наши австралийские знакомые встретились там и полюбили друг друга. После войны, напуганные тем, что их по возвращении ждут лагеря, решили уехать подальше от Европы, в Австралию. Потом они не пожалели об этом, хотя и скучали по родному языку…
В ожидании 'Оби' мы прожили в Перте около недели. Получилось так, что нам устроили почти санаторный отдых перед трудной зимовкой. С приходом дизель-электрохода наша прекрасная жизнь кончилась: из комфортабельной гостиницы мы перебрались в твиндек, на двухъярусные койки. И никаких тебе ухоженных газонов, кенгуру, коала. Пища — соответственная: корабельная, хотя и сытная.
Из Перта в Мирный мы шли около недели По мере приближения к Антарктиде стало ощутимо холодать. Вскоре появились и ее визитные карточки — айсберги. Первое впечатление было неожиданное: никакие они не белые, точнее, белые только сверху. Внизу же они как бы вбирали в себя цвет океана переливавшуюся смесь ультрамарина и изумруда.
'Обь' медленно вошла в залив Правды, потом вплотную подошла к высокой ледяной стенке, уткнулась в нее носом. Большую часть года материк окружает припайный лед, замерзшие прибрежные воды. Летом он начинает подтаивать, и резко обрывающийся в океан антарктический панцирь затрудняет разгрузку, так как ледяной берег становится выше палубы судна. Приходится спускать мотоботы, на которых к причалу Мирного перевозят грузы.
Пока 'Обь' швартовалась в районе сопки Моренной, небольшого скалистого выступа, было время оглядеться. Среди прозрачной голубой воды залива Правды, словно барашки, лежат несколько желтоватых, стесанных льдом островков. Кое-где плавают льдины, на них пингвины, морские леопарды, летают поморники. Воздух прозрачный. Тишина первозданная. И ослепительное солнце бесконечного полярного дня. Без защитных очков выходить нельзя, равно как и без масок на лицах — обгореть можно моментально: снег и лед отражают солнечный свет и усиливают его влияние на кожу человека.
По импровизированному трапу выбрались на берег, где встречать нас собралось много народу. На вездеходе поехали к поселку, который находится в километре от места швартовки. По дороге разглядывал местность, где расположилась 'столица' наших зимовщиков в Антарктиде. Вокруг сопки побольше и поменьше. На скалистой сопке Радио и вокруг нее все затянуто паутиной антенн, у подножия — два домика. Это передающая радиостанция Мирного. На небольшом пригорке — яркий полосатый столб, на нем стрелка с надписью: 'Южный полярный круг'.
Вторая радиостанция Мирного, приемная, а рядом с ней почтовое отделение и радиоузел расположились около сопки Комсомольской, одной стороной круто обрывающейся в океан. Между этими двумя возвышенностями, Радио и Комсомольской, и находится Мирный со всеми своими многочисленными службами. Но самого поселка, его домов почти не видно — они под снегом. Произошло это из-за стоковых ветров, дующих из глубины материка и приносящих массу снега. Возле любого препятствия сразу возникают сугробы. Бороться со снежными завалами бесполезно, поэтому пришлось пойти по другому пути. Из домов сделали подснежные выходы, то есть прорыли тоннели вверх и устроили лестницы. Над ними установили обтекаемой формы будочки с дверью своеобразные указатели того, что здесь вход в дом.
С сопки Комсомольской открывается вид и на залив Правды с его островками и плавающими в нем айсбергами, и на купол Антарктиды — круто поднимающееся позади Мирного снежное плато. Именно на нем расположилась станция 'Восток', куда мне вскоре предстояло вылететь. Основная часть 'восточников' уже находилась на станции, в Мирном задержались лишь пятеро: мы, трое врачей, механик Геннадий Мартынов и повар Олег Швецов. И еще добрая половина нашей медицинской аппаратуры, перевозкой которой никто не занимался, так как у всех были свои задачи по отправке на 'Восток' собственного оборудования.
Между Мирным и станцией регулярно летали два самолета: перевозили необходимые грузы и оставшуюся смену полярников. Мы ждали прибытия с 'Востока' очередного 'ИЛ-14', на котором должен был прилететь и врач Геннадий Давыдов, сотрудник нашего института, зимовавший на станции. Он был как бы 'разведчиком', тоже имел научное задание, но его не снабдили необходимой аппаратурой для масштабных исследований. Теперь это предстояло сделать нам с Сашей Завадовским.
Геннадий прилетел, с ним еще два зимовщика, все бородатые, но весьма бледные. Удивляться тут нечего: эти люди практически год не были на солнце. 'Восточников' от 'мирян' очень легко отличить. В Мирном, на побережье, яркое летнее солнце и ветер способствуют быстрому загару, а на 'Востоке', где очень низкие температуры даже летом, люди вынуждены постоянно находиться на воздухе в защитных подшлемниках, оставляющих открытыми только глаза.
Встреча с 'восточниками' продлилась за полночь в помещении медпункта, где нас поселили. Ребята подробно рассказали о станции, о зимовке, о своей работе. Мне все это было интересно услышать, и я горел желанием скорее очутиться на 'Востоке'. Но реальность, как всегда, оказалась более прозаичной. По решению начальника экспедиции Владислава Иосифовича Гербовича один из нас должен был остаться в Мирном на несколько дней, чтобы помочь отправить на станцию последние грузы. Естественно, этим остающимся оказался я. У меня же не было желания задерживаться в Мирном еще и потому, что в наших исследованиях намечался из-за этого солидный пробел отсутствие данных по первичной акклиматизации, а нам нужно было оценивать состояние людей, их функциональные возможности в динамике.
Тем не менее ребята улетели с частью нашего оборудования, а я остался помогать загружать в улетавшие и прилетавшие снова самолеты то, что надо было переправить на 'Восток'. Научился бесконечной борьбе с летчиками, требовавшими, чтобы груза было меньше, так как у них в самолете были дополнительные баки с горючим для обратного пути.
За эти дни прошли торжественные проводы зимовщиков предыдущей экспедиции. Провожать 'Обь' вышел весь поселок. На берегу слышались шутки, смех, пожелания счастливого плавания, а с корабля нам желали удачной зимовки. Швартовы отданы, и 'Обь' — частичка родной земли — стала медленно выходить из залива Правды… И сразу мы почувствовали себя словно осиротевшими. На обратном пути в поселок уже не было слышно смеха, шуток, на лицах стали заметны задумчивость и грусть. Вероятно, каждому в тот момент приходили мысли о доме, близких.
Через два-три дня работы грузчиком и учетчиком того, что отправлялось на 'Восток', мне все это надоело, тем более что было ясно — здесь управились бы и без меня. За это время на станции я уже мог бы начать наши исследования. Да тут еще летчики напугали меня сообщением о том, что в своем очередном рейсе они увидели признаки ухудшения погоды. А она в Антарктиде очень капризна. Бывает так, что среди безветрия и яркого солнца вдруг неожиданно начинает разыгрываться пурга. Тогда полеты самолетов, естественно, невозможны. Для 'Востока' это было особенно нежелательно. Лето кончалось, морозы на станции приближались к минус 60 градусам, и она в любой момент могла полностью закрыться для авиации, даже если в Мирном погода будет летной. Дело в том, что при минус 60 градусах снег кристаллизуется, становится похожим на наждак. Самолет на лыжах не может скользить по такому снегу, это все равно что
