Тур, и съестные припасы тоже, — в тот день Тур говорил:
— Предвижу, о чем нас будут спрашивать, и готов ответить.
Он будто репетировал беседу с вероятным оппонентом, и глаза его блестели:
— 'Ра' — океанское судно?
— Да! Оно прошло в открытом океане две тысячи семьсот миль.
— Могли ли древние идти таким маршрутом?
— Да, и успешнее: их папирусные суда были построены лучше нашего. И потом, в отличие от нас они ходили всегда по ветру. Это дольше, но проще и сохраняет корабль.
— Удалось ли сотрудничество семи наций на борту 'Ра'?
— Да, интернациональный экипаж вполне доказал свою жизнеспособность.
Три вопроса, и на все три ответ начинался с 'да'. Экспедиция задачу выполнила. 'Шенандоа' не в счет, как бы ни были мы ей по-человечески благодарны.
Кстати, уже с Барбадоса самолеты несколько раз летали в район, где остался 'Ра', пытались найти его, но безрезультатно. Там в те дни прошел ураган, так что, возможно, кораблик был просто развеян по стебельку. Нет, вовремя мы оставили 'Ра'! Мы поступили правильно, благоразумно, не в чем нам себя упрекнуть. Нас поздравляли и чествовали. И все-таки…
На 'Шенандоа' мы пришли на Барбадос. Отдохнули там несколько дней и вылетели в Нью-Йорк. Поселили нас в одной гостинице. Завтракали и ужинали мы вместе, а днем разбегались каждый по своим делам. Тур был занят больше других — он был нарасхват: прием у Генерального секретаря ООН У Тана, встречи с многочисленными знакомыми, интервью, выступления… Мы тоже не были обделены вниманием прессы, радио, телевидения. Суета вокруг нашей экспедиции была неимоверная.
Но обычная жизнь брала свое. И раньше всех в нее окунулся наш Абдулла. В первое же утро пребывания в Нью-Йорке он удивил нас за завтраком: 'Ребята, тут у них есть рядом Сорок вторая улица, и девчонка там стоит столько-то…' — 'Откуда же тебе это известно, ведь ты не говоришь по-английски?!' Оказалось, что выйдя рано из гостиницы, он сразу же встретил на улице своего земляка, который его и просветил. Встретились два очень земных человека. Какие тут могут быть научные проблемы? При чем они? Каждому свое…
Меня, конечно, сразу взялись опекать наши ребята, работавшие в миссии при ООН: возили по Нью- Йорку, показывали город, его наиболее интересные районы. Должен сказать, что я был совершенно оглушен им, — после двух месяцев плавания в океане, где мы привыкли к тишине, огромный город подавлял своим шумом, оживлением. Там же, в Нью-Йорке, я впервые увидел, как американские спецслужбы 'пасут' наших. Когда я приехал в нашу миссию и потом вышел с ребятами к машине, чтобы ехать в город, за нами сразу пристроился какой-то автомобиль. Сидевший за рулем сотрудник сразу это отметил: 'Может, оторвемся?' — 'Да не надо. Мы можем этим Юре навредить. Пускай едут'. И потом по пути, когда мы останавливались, заходили куда-нибудь, я видел этих 'топтунов', которые совершенно открыто следовали за нами по пятам. Мне стало интересно, и я даже решил пошутить: 'Ребята, а может, оторвемся от них?' — 'А зачем? Мы ведь не делаем ничего предосудительного. Нет, с ними надо дружить, а то они могут разозлиться и устроить какие-нибудь козни'.
Через несколько дней я вылетел домой. В Москве никто не знал, что я прилетаю, — я никого не предупредил и решил прибыть инкогнито. Но полного инкогнито не получилось: в аэропорту встретил улетавшего заместителя министра здравоохранения Бурназяна. Аветик Игнатьевич, неожиданно увидев меня, удивился: 'Юра! Ты откуда?' — 'Да вот прилетел из Нью-Йорка'. — 'А деньги-то у тебя есть?' Русских денег у меня с собой не было, только доллары. А поскольку в те времена с обменом были несусветные строгости, никаких тебе столь привычных нам теперь обменных пунктов на каждом шагу, то, по сути дела, я прибыл в Москву без рубля в кармане. Бурназян, сразу поняв мое положение, предложил: 'Может, тебе денег дать?' — 'Да нет, не надо. Сейчас приеду домой, и все образуется'. И все же он приказал своему шоферу отвезти меня домой.
У меня не было не только русских денег, но и ключей от собственной квартиры, — улетая в Марокко, я оставил их у своего приятеля. Звоню ему, а его нет дома. Тем не менее мы поехали. Водитель подвез меня к дому. Как попасть к себе? Поскольку я жил на первом этаже, то решил проблему просто влез через окно. Попросил у водителя отвертку, поковырял ею форточку, потом открыл окно, впрыгнул в комнату.
Справиться с замком изнутри не составило труда. Я вышел к машине, взял свой багаж, занес его в квартиру… Всё, я дома. Потом позвонил приятелю, сказал о своем приезде, но при этом попросил: 'Ты никому не говори, что я уже в Москве. Пока я никого не хочу видеть. А ты давай сейчас же подъезжай'.
Он приехал, и мы отправились с ним к Белорусскому вокзалу в магазин 'Березка', где в тогдашние времена можно было отовариться за валюту. Что мы и сделали, накупив за доллары всевозможных деликатесов, а потом праздновали пару дней без перерыва, закрывшись у меня дома.
Праздники быстро проходят, и мне надо было появиться в институте, а потом дать о себе знать и в редакции 'Комсомольской правды', позвонить своим в Ленинград. В институте к моему появлению отнеслись совершенно спокойно — ну вернулся и вернулся, не утонул, ну и слава Богу. Зато в газетах ко мне проявили необыкновенный интерес — начались интервью, просьбы написать статьи, поделиться впечатлениями, просили выдержки из дневников…
Этот ажиотаж был не только в Москве. Я ощутил его и тогда, когда решил навестить родителей и Дашу в Ленинграде. В то время, еще до плавания на 'Ра', я часто летал к ним из Москвы, что было накладно, учитывая мою зарплату младшего научного сотрудника. И как-то так вышло, что у меня появились друзья-летчики, командиры 'ТУ-104', которые не раз возили меня 'зайцем'. Одним из них был Валентин Панов, а другим моим благодетелем был Илья Залесинский. С Ильей я однажды летал в Ленинград через Мурманск. Он позвонил мне и сказал: 'Лечу в Мурманск с заходом в Москву. Ты подъезжай в аэропорт, я заберу тебя с собой. В Мурманске я пробуду около часа, и оттуда мы полетим в Ленинград'.
На этот раз доставить меня в Ленинград предстояло Валентину Панову, конечно же, как и прежде, 'зайцем'. Я позвонил своим, что вылетаю, попросил предупредить друзей. И вот подруливаем мы к зданию аэропорта Пулково, и Валентин говорит мне: 'Там собралась толпа журналистов. Они откуда-то узнали, что на борту летит Сенкевич. Просят подогнать специальный трап'. И потом прокомментировал с неподдельным удивлением: 'Ну и дела, черт возьми! Впервые вижу, чтобы для 'зайца' подавали отдельный трап!' Оказалось, что журналисты попросили аэродромную службу сделать это для съемок: Сенкевич спускается из самолета на родную ленинградскую землю.
Пробыл я в родном городе неделю. В доме — непрерывный праздник, толпа друзей, гости, застолья, шум, гам… Вскоре я от всего устал и вернулся в Москву. Этого требовали и неотложные дела: надо было писать отчет для Академии наук, которая отправляла меня в экспедицию на 'Ра'. Кроме того, я должен был продолжить тренировки по программе подготовки для полета в космос. Вся наша группа уже находилась в Киргизии, на Тянь-Шане, и я улетел туда. Вернувшись недели через две, постепенно втянулся в повседневную работу.
Но вдруг пришло в Академию наук приглашение, в котором говорилось, что экипаж 'Ра' в полном составе должен собраться в Каире, потом перелететь в Москву, далее отправиться в Норвегию, потом в Италию… Началась череда встреч, которые намечалось проводить в тех странах, откуда были коллеги Хейердала по плаванию на 'Ра'.
Пройдя все необходимые формальности, я улетел в Египет, встретился там со своими друзьями. Потом нас принимали в Москве — в Академии наук, в АПН, были организованы пресс-конференция, встречи с учеными… Когда мы прилетели в Осло, в честь нас был устроен торжественный вечер в здании Национального оперного театра, и на нем присутствовал король Норвегии. Нас приветствовал известный актер Питер Устинов, местные знаменитости. Мы тоже выступали, и не только на том вечере — интерес прессы был неподдельный. Потом это несколько осложнило мою жизнь. Дело в том, что после моего возвращения из плавания наш еженедельник 'Литературная Россия' попросил у меня разрешения опубликовать отрывки из дневника, который я вел на 'Ра'. Чуть позже норвежская газета 'Афтенпостен' стала перепечатывать их на своих страницах.
Появление в норвежской печати дневниковых отрывков из 'Литературной России' могло отразиться на моих отношениях с Туром Хейердалом: сам того не зная, я едва не подвел его. Оказалось, что Тур имел эксклюзивное право на все публикации о нашем плавании, у него был заключен договор на издание книги. Кроме него, никто из нас не мог до ее выхода ничего писать об экспедиции 'Ра'. Я этого не знал, поскольку
