внутренней поверхности ствола, так что пулю приходилось силой забивать в ствол шомполом, деформируя ее, либо снаряжать оружие пулями меньшего диаметра. И то и другое отнюдь не способствовало точности выстрела. Зная, что дальность стрельбы аркебузы составляла около двухсот метров, весьма сомнительно, чтобы из среднего качества аркебузы можно было попасть в цель даже размером с человека на расстоянии свыше сорока метров. Если же пытаться попасть в грудь не защищенного щитом человека или в голову без шлема, то сделать это можно было бы на расстоянии не больше сорока футов. Круглые пули были тяжелыми, достигая в весе около унции, а дульное пламя и грохот выстрела имели большой психологический эффект. Во всяком случае, аркебузы и их старшие братья – мушкеты – не только не заменили арбалеты, но и еще во времена герцога Альбы (ок. 1560) составляли не больше половины стрелковой силы
Артиллерия того времени, сравнительно с более поздним периодом, была тяжелой и неманевренной. Осадные орудия, с трудом перевозимые упряжкой волов, разнились от кулеврины, весившей около двух тонн и стрелявшей ядрами весом от 15 до 20 фунтов, до «полупушки», посылавшей во врага 32-фунтовые ядра, и четырехтонной «королевской пушки», метавшей ядра весом около 70 фунтов. В большом разнообразии имелись и более легкие образцы орудий этого рода войск, некоторые из них были казнозарядными. Среди них мы встречаем такие названия, как серпентин, стрелявший полуфунтовыми ядрами; двухфунтовик фалькон со своим двоюродным братом, однофунтовым фальконетом, есть здесь и сакер, кулеврина-бастард, полукулеврина и василиск. Пожалуй, лишь шестифунтовка-сакер, весивший сам около 1400 фунтов, был достаточно «легким», чтобы его могли перевозить к месту сражения упряжкой лошадей. Орудийные лафеты были грубыми и громоздкими, а орудийные передки совершенно неизвестны. Даже самые легкие орудия, однажды установленные на позицию, становились неподвижными – неспособными передвигаться вместе с наступающей армией и обреченными на захват неприятелем в случае отступления.
Существовало также несколько разновидностей многоствольных орудий меньшего калибра; некоторые из них монтировались на повозках, оснащенных остриями пик или лезвиями кос. Такие «органы», порой имевшие возможность произвести пятьдесят выстрелов одновременно, использовались на небольших расстояниях для отражения атаки неприятеля, но были почти бесполезны при наступлении.
Достаточно странно, но искусство бронников достигло своего апогея после появления огнестрельного оружия, то есть ко времени, когда порох и пули сделали подобную защиту совершенно устаревшей. Однако доспехи, уже обреченные появлением нового оружия, все еще оставались на поле боя в течение многих лет. Хотя аркебузиры и канониры играли в рядах сражающихся все более и более значительную роль, исход большинства сражений все еще решался в рукопашной схватке, где наличие доспехов проводило грань между жизнью и смертью. К тому же кираса или шлем, сделанные из хорошей стали, могли защитить и от мушкетной пули, попади та под некоторым углом. Но если пуля эта была бы выпущена с небольшого расстояния и попала бы в кирасу или шлем под прямым углом, то, скорее всего, она бы их пробила. Другие составные части доспехов, будучи сделанными из более тонкого металла, были более уязвимыми. По мере совершенствования огнестрельного оружия нагрудник и наспинник кирасы (в особенности первый) делались все более толстыми. Нагрудник половинных доспехов (защищавших только туловище), принадлежавших испанскому королю Филиппу III (ок. 1600), достигал в толщину 10 миллиметров. На этом необычно толстом доспехе имеется семь вмятин, оставленных пулей аркебузы или мушкета (предположительно выпущенных, чтобы удостовериться в его защитных свойствах). Наспинник тех же доспехов, однако, будучи всего 3 миллиметра в толщину, имел сквозные отверстия, пробитые пулями.
Поскольку составные части доспехов, защищавшие наиболее важные органы человека, исполнялись более толстыми, увеличивающийся вес делал невозможным осуществить необходимую защиту всего тела воина. С течением времени броня на теле ниже пояса исчезла вообще или была сведена к пластинам, перекрывающим друг друга подобно черепице и защищающим нижнюю часть живота и передние поверхности бедер (наиболее уязвимая часть тела всадника). Подобные половинные доспехи оставались в употреблении вплоть до конца XVII столетия.
Пехота к середине XVI столетия по большей части вообще отказалась от всякой брони, за исключением кирасы и шлема. Обычно пехотный шлем относился к типу морион, то есть был без забрала, причем часто имел высокий гребень. Этот тип шлема стал считаться испанским, хотя был распространен по всей Европе. Другим часто встречающимся типом шлемов был бургонет, или бургундский шлем. Мечи в это время применялись очень длинные и совершенно прямые. Такой меч был прежде всего тяжелым рубящим оружием, хотя начинали входить в обычай и колющие удары им. Двуручные мечи еще иногда использовались конными воинами, причем перевозились они притороченными к седлу. Кинжал продолжал оставаться частью повседневного вооружения. Чашки эфеса меча и наручные щиты делались круглыми и обычно небольшого размера. Они использовались больше для парирования ударов, чем для прикрытия тела. Пики и алебарды не претерпели изменений по сравнению с предыдущим столетием.
Дисциплина в войсках была жесткой, как этого требовал формализованный стиль ведения военных действий в XVI столетии, но ничего неизменного не было в воинском мышлении испанского солдата. Он мог быть непреклонным, строго формальным внешне, гордым, бескомпромиссным и действовать с повергающей в благоговейный ужас простотой; но, оказываясь перед лицом новой или необычной для него ситуации, он часто реагировал на нее с быстротой современного спецназовца. История завоевания Нового Света полна примерами приспособляемости захватчиков – описаниями мостов из веревок и виноградных лоз, перекинутых через стремительные реки, и флотилий небольших судов, наскоро сколоченных гвоздями, подозрительно похожими на гвозди для лошадиных подков.
Долгие годы осадных войн в Нидерландах изощрили находчивость испанцев. Малопривычные, по общему мнению, к действиям на море, испанцы тем не менее с готовностью освоили десантные операции привычных к морским судам голландцев и неоднократно выходили победителями из сражений с ними по их правилам.
В одну из зим они предприняли нападение на некие голландские корабли, вмерзшие в лед неподалеку от Амстердама. Нападение это было отбито голландцами, передвигавшимися на коньках, в ходе небольшого, но кровопролитного боя. По воспоминаниям герцога Альбы, «совершенно невероятное зрелище, никогда ранее никем не виданное, представлял собой вид отряда аркебузиров, шедших в атаку по льду замерзшего моря». Корабли так и остались незахваченными, но преподанный урок был усвоен.
Снова процитируем историка Мотлея: «Испанцы никогда не теряли присутствия духа и всегда были способными учениками, даже если в роли учителей выступали их враги. Альба немедленно затребовал семь тысяч пар коньков, а его солдаты вскоре выучились совершать воинские операции на этом новом для них снаряжении столь же быстро, хотя, может быть, и не так искусно, как голландцы».
Испанские солдаты могли штурмовать стены осажденных городов под градом пуль, камней, под потоками негашеной извести, расплавленного свинца, охапками горящей соломы и всего, что удавалось обрушить на их головы отчаявшимся жителям этих городов, или неколебимо стоять в поле на своих позициях под пушечным и мушкетным обстрелом. Смогли они и предпринять невероятный марш-бросок протяженностью в десять миль, борясь с наступающим приливом, по узкой полоске земли, затопленной даже во время отлива на среднюю глубину в четыре или пять футов. С этим подвигом командира испанцев Мондрагона позднее сравнивали подобный, но еще более трудный бросок, во время которого испанским пехотинцам пришлось противостоять не только приливной волне, доходившей им до шеи, но и целому флоту баркасов с голландцами на борту, вооруженными аркебузами, цепами, отпорными крюками и даже гарпунами.
Осуществить подобные предприятия было под силу только необычным воинам, но и вели их в бой отнюдь не обычные офицеры. И не приходится удивляться тому, что ветераны численностью в несколько сотен человек смогли под Намюром наголову разбить армию в несколько тысяч воинов, нанеся ей потери, в десять или одиннадцать раз превышавшие потери испанцев. Силы голландцев были практически уничтожены, шесть или семь тысяч осталось лежать на поле брани или же были взяты в плен и повешены.
Но шли годы – и с ними уходила былая слава. Рокот испанских барабанов и мерная поступь испанских пехотинцев уже не ввергали в почтительный трепет их противников. Неистовый взрыв энергии,
