– Богобоязненная жена не посмела бы укорять своего мужа…
– Олух! Олух! Олух!
Несколько дней тому назад Ребекка испугалась бы, что гнев Джозайи падет на Робби, и трусливо сжалась бы, вместо того чтобы еще сильнее раздражать своего побагровевшего мужа. Но сегодня их яростная перепалка поразительно ее ободрила, хотя последний выкрик получился у нее немного более испуганно-пронзительным, чем ей хотелось бы.
– Почему бы тебе не кричать то, что ты действительно хочешь, Ребекка, – неудачник, неудачник, неудачник!
– Джозайя, с чего это я вдруг стану называть тебя неудачником?
Ее искреннее изумление заставило Джозайю отступить на шаг. На его лице отразилось столь же глубокое изумление. Он снова тяжело опустился на стул, словно у него вдруг подкосились ноги и он испугался, что упадет.
– Если тебе хочется, хозяйка, чтобы я перечислил все мои неудачи, одну за другой, так я это сделаю. Во-первых, я вложил все свои сбережения до последнего цента в ту вегетарианскую компанию, а она лопнула, не успели мы даже одной ночи проспать в Октагон-Сити.
– Десятки людей потеряли все, когда эта компания рухнула. – Ребекка почувствовала, что ее ноги тоже ослабели, и села напротив Джозайи. – Никто не может винить тебя за то, что ты поверил, будто Октагон- Сити окажется земным раем. Не забывай – я тоже в это поверила, Джозайя.
Худое тело ее мужа пронизала такая сильная дрожь, что Ребекка почувствовала, как сотрясается стол.
– А потом у меня началась летняя болезнь, и мы не смогли уехать на север с остальными поселенцами. Иначе мы смогли бы найти себе хорошее место в Висконсине.
– А мы нашли себе хорошее место здесь, в Броде Уолберна. – Ребекка рассмеялась, хотя никогда еще ей не было настолько не до смеха. – Ты же читал, что пишет Берди Слокум – что они в твоем драгоценном Висконсине чуть не умерли от голода, что всю зиму не могли тронуться с места из-за глубоких снегов. Они живут сейчас еще хуже, чем прежде, и возвращаются к ее родне в Огайо. И не забудь той записки от Мириам Дэвис, где она рассказала нам, как ее муж и сын умерли после отъезда из Канзаса, как она жалеет, что они не остались, чтобы оправиться после болезни, что они не боролись за то, чтобы их участок остался за ними. Да ведь она даже написала об этом книгу, чтобы люди хорошенько подумали, прежде чем перебираться в Канзас. Сдается мне, что по сравнению с ними у нас все прекрасно.
Ребекка вдруг почувствовала, как у нее бьется сердце – можно было подумать, что она столько времени старалась укрепить его против гнева мужа, что оно только сейчас осмелилось напомнить ей о своем существовании. Лицо Джозайи вдруг смягчилось, и Ребекка вспомнила все то, из-за чего она его полюбила. Надежду. Гордость. Порядочность. Краткое напоминание о том человеке, который прижал к своей груди ее незаконнорожденного сына и поклялся в том, что никогда не станет упрекать ее прошлыми ошибками, заставило ее сердце сжаться от тоски, словно при виде фотографии умершего возлюбленного.
– В нашу первую ночь после свадьбы я была так расстроена, когда ты сказал, что не хочешь… ко мне прикасаться, – произнесла она. – Но когда ты объяснил мне, в чем дело, я подымала, что на самом деле это романтично. Ты помнишь, что обещал мне, Джозайя?
Ребекка знала, что лицо ее все покраснело из-за того, что она осмелилась говорить вслух о таких вещах. А Джозайя смертельно побледнел.
– Джозайя?
Он ответил едва слышным шепотом:
– Я пообещал, что дам тебе земной рай, прежде чем хоть что-то от тебя требовать.
А они приехали в поселение вегетарианцев, Октагон-Сити, которое оказалось всего-навсего поспешно сколоченным бараком, где будущие жители заняли каждый дюйм сухого пространства. Там нельзя было уединиться, там все силы уходили только на выживание: у пары молодоженов не было возможности узнать привычки друг друга. Джозайя дал слово не прикасаться к ней, когда выяснилось, что обещанные лесопилка, амбары и школа никогда не будут построены, когда большинство приезжих отказались от своих надежд и бросили прозябающий поселок. Он подтвердил свое решение не прикасаться к ней, когда комары, змеи и голодающие индейцы захватили те немногие акры, которые им удалось расчистить, и им пришлось отступить к ближайшему обжитому городку – Броду Уолберна. Со временем тоска Ребекки превратилась в обиду: она уже не томилась по ласкам мужа, а смирилась с тем, что совершила неудачный выбор.
Ребекка знала, что хорошая женщина, порядочная женщина ежевечерне благодарила бы Бога за то, что он даровал ей замужество без необходимости терпеть посягательства супруга. Как и Джозайя, она оказалась в ловушке собственного изготовления. Выходя замуж, она дала клятву, что станет хорошей женщиной, порядочной женщиной. Так как же ей было сказать Джозайе, что она так и не сумела справиться со своими неблагопристойными желаниями, что она жаждет его объятий, когда он следовал своему обещанию и не прикасался к ней?
Клятвы и обещания. Как супругам удается найти счастье, когда гордость и чувство чести постоянно им мешают?
Она осторожно пододвинула свою руку к ладони Джозайи, так что ее пальцы почти прикоснулись к его огрубевшей от работы коже. Ей тошно было от мысли, сколько лет они провели так близко друг от друга – ив то же время разделенные глубокой пропастью. Они лежали рядом в постели, прислушиваясь к дыханию друг друга и стараясь не пошевелиться. И за едой, как сегодня, они бдительно следили, чтобы случайно не прикоснуться друг к другу.
– Понимаешь, Джозайя, я никогда и не считала, что вынуждена что-то тебе давать. Я чувствовала себя гордой и счастливой из-за того, что ты захотел сделать меня своей женой.
У Джозайи судорожно дернулась рука, и сердце Ребекки затрепетало, предчувствуя, что сейчас он уничтожит то крохотное расстояние, которое их разделяет.
– Все дело в этом незнакомце – он совсем тебя взбудоражил. – Его голос, монотонный и полный подозрительности, подсек чуть пробившиеся ростки надежды прямо под корень. – Сначала ты отдаешь ему мальчика. А теперь ты думаешь о… о вещах, которые мы с тобой никогда не обсуждали. У меня же есть глаза, хозяйка! Я вижу, как женщины к нему льнут. И все-таки ни одна женщина в Броде Уолберна не дала ему то, что дала ты.
