только не так, как ты предполагал, не в трибунале. Ответ тебе такой держать: вместо шести десантников, не считая командира, в группе будет пять. Соответственно возрастает и сложность выполнения задания, а само оно остается прежним. И получается, что на поиск станут выходить не две пары, а одна тройка, потому что радиста вам надо беречь пуще глаза. Значит, охраняют его двое, посменно. Сколько остается? Вот то- то… Замену выбывшему не дам. Нет её. В разведке — и у десантников тоже — подготовка иной раз всё решает. А твоя группа готовилась дай бог как!
Про разведчиков, знаешь, иной раз пишут, что они, дескать, “как тени”, “как призраки”. Так вы должны всяких призраков превзойти, поскольку их увидеть можно. А вы — невидимки и неслышимки. Тогда можно рассчитывать на успех. Иначе — провал, особенно если обнаружите себя в начале поиска. И ещё: не хочу тебя пугать, но живым никто из вас к врагу попасть не должен… Если фашисты хотя бы догадаются о сути вашего задания, то свои корабли — если они есть или будут — упрячут и прикроют так, что сам черт не отыщет. И это может обернуться большой бедой. Ты в Ленинграде не был, а я был — в январе. И умерших от голода, детей в том числе, видел. “Дорога жизни”, лейтенант, “дорога жизни”. Был бы я поэтом, так попросил бы вас, моих десантников, прикрыть её белыми куполами… А попросту — верю, Александр Хомутов, что сделаешь ты со своей группой всё, что в силах человеческих, и ещё малость сверх того…
Заключительные слова полковника прозвучали — хоть и не был он поэтом — пожалуй, с избытком торжественности. Так показалось Хомутову.
Контрольная проверка. Моряк доволен: десантники легко отличают вражеские военные корабли от всяких других, даже если применяется маскировка. “Радиобог” качает седой головой и говорит о Новиче: “Высокий класс… Не по возрасту…” Другой штатский тоже доволен: все отлично ориентируются на местности, свободно идут по азимуту, находчиво маскируются. Летчик объясняет, что транспортный самолет пойдет в строю бомбардировщиков, совершающих налет на Кексгольм, а потом изменит курс. Тоже маскировка… Винокуров вручает Хомутову крупномасштабную карту, указывает зону действий группы. Новичу он передает три шифрованные радиограммы под соответствующими номерами. Точнее, не шифрованные, а условные, потому что сами по себе цифры никому ничего не расскажут. Они просто будут соотнесены с текстом, который есть только у полковника и на узле связи. А между определенными цифрами в первой и второй радиограммах надо будет дать координаты по карте и число кораблей разных типов — стало быть, тоже цифры. Первая радиограмма — задание выполнено, сведения, день и час подхода бронекатера, который примет на борт группу. Вторая — неполные сведения. Она тоже может содержать данные для подхода корабля, если хоть кто-нибудь уцелеет. Третья — сигнал о катастрофе, без всяких сведений. Винокуров грустно пошутил, что, дескать, возможны варианты…
Десантники приземлились без приключений и быстро собрались на крик сороки — Виролайнен мастерски подражал птичьим и звериным голосам. Правда, час для сороки был слишком ранний, но в лесу всякое случается. Вскоре нашлось и отличное место для стоянки — его заприметил с воздуха Кузнецов. Маленькая песчаная площадка была окружена огромными валунами. Со стороны озера — пятиметровая отвесная стена. С востока — валун из темно-красного гранита, высотой метра в три с лишним. Такие недаром называют “бараньими лбами” — выпуклый, не взберешься. А слева от валуна и справа от озера — нагромождение камня, поросшее кустами и стлаником. Тоже крутое и высокое. На площадку можно проникнуть лишь через извилистую и узкую расщелину, которую нелегко заметить даже в нескольких шагах.
Площадку назвали стоянкой. На ней — постоянное место для радиста и одного из охраняющих. От стоянки в густом лесу проложена едва заметная, давно не хоженная тропинка. Она идет на северо-запад и выводит на заброшенную и тоже давно не хоженную просеку. На просеке — непролазные заросли малины, частый березняк. Других тропинок нет. Поэтому именно на ней, в некотором удалении от стоянки, нашли место для основного поста охраны радиста. Матушкин окрестил его “пост номер раз”. А в четырех километрах к северу от стоянки — железная дорога, ведущая к Кексгольму…
На четвертые сутки они вышли к железной дороге. Хомутов упрямо продолжал вроде бы бесполезное наблюдение за эшелонами. Тумана не было. Виролайнен уверенно сообщил: “Двое суток — и начнется дождь”. Это сулило не только мокрую одежду и обувь, но и ухудшение видимости. За пеленой дождя запросто можно было проглядеть что-нибудь очень важное.
Эшелон шел медленно. За локомотивом тянулись крытые вагоны, потом показалась платформа и на ней два зачехленных орудия. Хомутов сначала без особого интереса отметил в памяти очередной военный груз, но, приглядевшись, едва не выскочил из укрытия: орудия были морские, корабельные. Они отличались от полевых и зенитных пушек, а тем более — от гаубиц и противотанковой артиллерии любого калибра. И были в точности похожи на те самые силуэты, которые изучали десантники. А вслед за орудиями на фоне бледно-зеленого вечернего неба возник затянутый брезентом корпус бронекатера, закрепленный на двух больших платформах. Надстроек, мачт не было, но в том, что перед ним именно корпус боевого корабля, лейтенант ошибиться не мог. Вслед за одним корпусом перед глазами Хомутова медленно проплыл и второй. Уверенность в важности увиденного груза подкреплялась тем, что вслед за платформами катилась бронеплощадка со счетверенным зенитным пулеметом. Над бортами площадки виднелись каски солдат.
“Зенитное прикрытие с эшелоном следует впервые… А ведь вчера, например, везли тяжелые гаубицы и снаряды. Если мы не ошиблись в маркировке вагонов, то точно — боеприпасы. И без зенитных пулеметов. Это — очень даже существенно. Значит… Значит, всё-таки везут и бронекатера, и их вооружение (Хомутов теперь не сомневался, что орудия предназначались этим, а может быть, и другим вражеским кораблям). Куда везут — ясно. В Кексгольм, в порт, на верфи. Ну, и что? Наблюдение всё-таки дало результат, и это хорошо. Мы установили, что фашисты строят, вернее, собирают боевые корабли. Но это даже не четверть дела, а всего одна десятая. Сколько уже собрали? И каких типов корабли? Где находятся готовые? Вряд ли в самой гавани Кексгольма… А где? Ведь у катера, вероятно, приличная скорость, и, даже за недлинную весеннюю ночь он может оказаться километрах в пятидесяти от порта. В какой-нибудь укромной бухточке… А сколько их, таких заливов, и к северу, и к югу? Десятки… Правда, у группы ограниченный участок поиска, и, всего вероятнее, за пределами этого участка действуют другие десантники полковника Винокурова. Но что из того? Всё равно, даже в зоне одного участка протяженность береговой черты не меньше семидесяти — восьмидесяти километров. Работы дней на пять, а то и больше…”
Лейтенант знал, что не только день, но и час увеличивает вероятность встречи с врагом. Патруль или дозор… А если с собаками? Ведь десантники, как бы осторожны и умелы они ни были, все равно оставляют какие-то следы. Собака след возьмет сразу. Но и наблюдательный, тренированный человек может заметить примятую молодую траву, а то и отпечаток обуви на влажной почве. Хомутов ни на минуту не забывал предупреждение полковника: если группа будет обнаружена и вступит в бой даже с малочисленным противником, то поиск продолжать уже не удастся и задание останется невыполненным. И всё же, решил Хомутов, придется пройти вдоль всей береговой черты, если не улыбнется счастье и стоянку вражеских кораблей десантники не обнаружат в самом начале пути. Но лейтенант тут же вспомнил ещё одно указание Винокурова — о подслушивании телефонных переговоров. Эту возможность они ещё не использовали, хотя Давыдов таскает с собой аппарат со шнуром. А если?.. Вдруг опять повезет? Ведь повезло же с этим эшелоном… Может быть, они вошли в полосу удач? Хомутов, подобно многим разведчикам, был чуточку суеверен. И обстановка представлялась подходящей: вдоль железнодорожного полотна шла стационарная линия связи на столбах. На тех же столбах, но ниже, на высоте человеческого роста, был укреплен кабель полевого телефона.
“Смеркается, — думал лейтенант, — и надо бы возвращаться. Но радист обязан дать сообщение номер три только в том случае, если мы не придем до утра. Так что время у нас есть, а дорогу найдем и ночью. Только как подсоединиться к этой стационарной линии? Высоко, а столбы гладкие…”
Но всё оказалось проще, чем ожидал Хомутов. Все трое встретились за густым ельником. С дороги их здесь увидеть было невозможно. Оказалось, что и Давыдов, и Виролайчен тоже заметили и морские орудия, и корпуса катеров. Лейтенант поделился с товарищами своим замыслом: послушать телефонные переговоры. И добавил, что столбы высокие и, может быть, стоит попытаться просто закинуть шнур. Но Давыдов ответил, что ничего из такой попытки не выйдет, контакт между проводами будет недостаточен. “А я, между прочим, как бывший беспризорник, — сказал Давыдов, — умею влезать и не на такие столбы…” И в самом деле, когда стемнело, он сделал на ногах петлю из обрезка парашютной стропы и в несколько секунд
