Гольбаха, Бюффона. Здесь что, отделение Академии наук?
Столики пустели на глазах. Очевидно, для заведения Прокопа наступал мертвый час. Я решил не ждать официанта, а подошел прямо к стойке, мраморной, украшенной затейливой резьбой – змеящимися виноградными лозами. За стойкой возвышался солидного вида щекастый гражданин с трубкой в зубах. Увидев меня, он мгновение-другое оценивающе приглядывался, затем величественно кивнул:
– Добрый вечер, гражданин! Решили не идти на первый акт?
– А что, стоит опоздать? – Я присел напротив и вновь с интересом огляделся. Да, солидное заведение!
Мой собеседеник подумал, выпустил изо рта устрашающего вида синеватое облако и с достоинством резюмировал:
– Первый акт можно пропустить. Это точно! – Он подумал и заключил: – Впрочем, и второй тоже. Безобразная опера!
Мысль мне понравилась. Лучше посидеть тут, выпить кофе. Интересно, а какой здесь кофе?
Я поглядел в угол, где обычно находится жестяная колонка с краном и жаровней, но ничего похожего не заметил. Хозяин, явно отличавшийся проницательностью, вновь выпустил целую тучу дыма и покачал головой:
– И не ищите, гражданин! Кофе в бочке не варим! У нас кофе по-стамбульски, на песке. Вам крепкий? С сахаром?
– Крепкий, без сахара, – не думая, ответил я.
– Тогда вы – добрый патриот, – удовлетворенно заметил хозяин и, достав джезву, принялся священнодействовать.
Хотелось спросить почему, но я сдержался. Впрочем, мне тут же пояснили:
– Доброго патриота всегда узнать можно. Добрые патриоты сахар не употребляют, потому как сахара в Республике не хватает. Зато кофе пьют самый крепкий, дабы самим крепче стать.
Я несколько удивился, и вдруг в словах хозяина мне послышалось что-то знакомое. Добрые патриоты…
– Добрые патриоты не пьют чай, Франсуа! Добрые патриоты пьют кофе! Привыкайте!
Мари Жильбер де Ла Файет протягивает мне большую дымящуюся кружку, и я осторожно отхлебываю крепкий горький напиток. Мой друг смеется и качает головой:
– Но мадам Марта кофе варить так и не научилась. Увы!
Да, мадам Марта, в доме которой, именуемом Маунт-Вернон, мы только что были в гостях, варит кофе в большом чугунном котле. Однако ее супруг – высокий, чуть сутуловатый человек с яркими голубыми глазами – находил сей кофе превосходным. Впрочем, разговаривая с ним, я менее всего думал о вкусе темного напитка. Я называл этого человека «господин генерал», и в разговоре – очень важном, секретном – речь шла…
– Прошу вас, гражданин! Самый крепкий!
Я очнулся, кивнул и осторожно взял большую фаянсовую чашку. Воспоминание не отпускало. Высокий, чуть сутуловатый человек… Бросив взгляд в дальний угол, я вздрогнул – на меня смотрело его лицо – гипсовое, холодное. В жизни этот человек совсем другой, хотя ныне именуется совершенно чудовищным титулом – Его Высочество Мощь и Сила, Президент Соединенных Штатов Америки и Протектор их Свобод. Впрочем, обычно его зовут, как и прежде – просто «генерал»…
– А это – знаменитости, – хозяин вновь верно оценил мой взгляд. – Которые из гипса, те – просто из уважения. А портреты – это, стало быть, посетители.
Гипсовых знаменитостей, включая того, у кого я пил сваренный в котле кофе, оказалось четверо. На остальных я и глядеть не стал. А вот портреты…
– Они что, здесь все бывали? Бюффон, Гольбах…
– И Вольтер тоже бывал, – хозяин довольно ухмыльнулся. – Только портрет его сняли пока – уж больно мухи гражданина философа засидели. Подновим – снова повесим! А чего удивляться? Покойный господин Прокоп, земля ему пухом, за-ради этого заведения целых три дома купил, да перестроил, да зеркала повесил. А кофе? Такой раньше только в «Синем циферблате» варили. В «Синем циферблате» – и у нас…
– Что?!
Кофе внезапно потерял вкус. «Синий циферблат»! Оказывается, там варили очень хороший кофе…
– Ну, это когда было! – махнул рукой хозяин и вновь с достоинством выпустил облако сизого табачного дыма. – Лет тридцать тому! А потом тамошний хозяин помер, а наследник вместо кофе стал сидр подавать. Сидр, прости господи! Ровно в деревне!
Я вытащил папелитку, закурил и стал глядеть в сторону, боясь бросить лишний взгляд на хозяина. Не спугнуть! Достойный гражданин разговорился, сейчас главное – не мешать…
– А, «папелито» курите! – в голосе прозвучало явное неодобрение. – И совершенно напрасно, гражданин! Я вам так скажу – испанцы только табак переводят! Трубка – это дело правильное! И кофе мы варим правильно! Честно говоря, гражданин, покойный господин Прокоп кофе варить не очень-то умел. Он вначале у одного грека служил. Или армянина, уже не упомню. Того звали как-то странно. Хатарюн, что ли? Ну, дело там не пошло. А потом господин Прокоп изловчился и переманил одного парня аккурат из этого самого «Синего циферблата». Тот кофе варил, я вам скажу! Мой дедушка рассказывал, что ложка в кофе стояла! Больше одной кружки в день такого не выпьешь! Вот с того времени и…
– А «Синему циферблату» не повезло, – равнодушно бросил я, по-прежнему глядя в сторону.
– А сами виноваты! Место у них неплохое, клиентов хватало. Нечего было на сидр переходить! Было кафе, стал кабак, прости господи! А так бы конкурировать пришлось, ведь это рядом совсем. Три квартала…
– К северу? – Я вовремя вспомнил, что на юге – Сена.
– А, бывали там! – хмыкнул хозяин. – К северу, понятно. Три квартала, да налево, площадь Роз. Да какие там розы, гражданин! Сами небось видели – ни деревца, ни кустика…
Я уже не слушал. Все оказалось очень просто! Три квартала, несколько минут ходьбы. Хотелось вскочить, броситься к двери…
Но я вовремя сдержался. Сейчас поздний вечер. Такие кабачки, где наливают сидр, обычно в это время уже закрыты. А я ведь даже не знаю, кого там искать! Хозяина, слугу, служанку? А может, искать никого не надо, мне там могли просто оставить письмо… Нет, надо ждать. Завтра утром…
Хозяин продолжал что-то рассказывать, я кивал, кажется, даже отвечал, не думая, вернее, думая совсем о другом. Кажется, все скоро кончится. Плохо ли, хорошо, но кончится. Я у цели, я почти у цели…
Обратно я решил идти пешком, благо дорога запомнилась. Улицы были пусты, если не считать патрулей, неторопливо бродивших по ночному городу. Пару раз меня останавливали, но придираться к доброму гражданину Люсону, возвращавшемуся в гостиницу «Друг патриота», никто не стал. Я отвечал, почти не соображая, что говорю. Все вокруг стало казаться нереальным, странным: ночные улицы, дома с плотно закрытыми ставнями, усатые физиономии патрульных. Внезапно я ощутил, насколько устал. Весь день я притворялся живым – и, похоже, притворялся неплохо. Но как это тяжело! Господи, как это было тяжело! Мне ведь уже ничего не нужно – и никто не нужен! Скорее бы настало утро – утро, несущее покой…
Я шел около часа и вдруг сообразил, что заблудился. Похоже, память все-таки подвела. Этого еще не хватало! Я оглянулся – незнакомая узкая улица, впереди – низкий серый забор… Да, где-то я ошибся. Наверно, перейдя мост через Сену, я свернул направо, а надо было…
Я вновь осмотрелся, но вокруг никого не было. Добрые патриоты мирно спали, а граждане патрульные отчего-то не почтили эту улицу своим неусыпным вниманием. Спросить дорогу оказалось не у кого, и я неторопливо пошел вперед вдоль серого забора, сложенного из грубого рваного камня. Под ногами тоже был камень, и внезапно показалось, что я уже в могиле – в каменном склепе, откуда нет выхода. Я резко выдохнул, взглянул наверх, но на небе, покрытом тяжелыми тучами, нельзя было разглядеть даже самой маленькой звезды. Могила… Сырая, холодная могила.
Я закусил губу – до боли, до солоноватого привкуса крови. Да, все так. Но разве я мог надеяться на что-то иное? Еще немного, совсем немного! Добраться до гостиницы, упасть на кровать, дождаться утра, взять первый встречный фиакр… Но сначала надо найти дорогу.
