– Охотно, – также шепотом откликнулся Сурда. – Назовите имя, адрес…
– «Синий циферблат», – решился я. – Кабачок на площади Роз. Там…
Уточнять я не стал. Вдруг этот смелый парень знает? Ведь кто-то же помогал мне в Париже!
Сурда помолчал, припоминая, затем вздохнул:
– Нет. Никогда там не был. Поммеле тоже ничего мне не говорил. Но я съезжу, узнаю…
Сердце вновь ударило болью, и я невольно удивился. Странно, я, мертвый, чувствую это. Впрочем, и такое бывает. Фантомная боль – как в ампутированной ноге, в оторванном пальце. Призракам тоже бывает больно…
– Не надо, – с трудом выговорил я. – Там уже никого нет.
Я прикрыл глаза. Напрасно, все напрасно! Я почувствовал, что свет фонарей начинает гаснуть, тьма густеет, становится вязкой, горячей…
– Господин дю Люсон! Смерть Христова, что с вами?
Очнувшись, я сообразил, что стою, прислонившись к сырой холодной стене, а все остальные окружили меня, растерянно переглядываясь.
– Ничего, – с трудом выговорил я. – Пошли.
– Тоже мне, ничего! – возмутилась Юлия. – Вам надо срочно в больницу! Господин Сурда, если вы имеете на этого самоубийцу хоть какое-то влияние…
Вильбоа молчал, но внезапно я уловил его взгляд – странный, настороженный…
– Отставить! – выдохнул я. – Мадемуазель! С завтрашнего дня я в вашем полном распоряжении. Может быть…
Возмущенное фырканье было ответом. Но я уже пришел в себя. Надо идти. Уже близко.
Стены вновь посветлели, но это был уже не гипс, а известняк. Слева и справа стали попадаться ниши, а над проходом снова появились номера. Проход вильнул, и тут же послышался радостный вопль гражданки Тома:
– Ага! А вы не верили! Все, как я говорила!
Спорить не стоило, тем более что мы действительно пришли.
…Ни ступенек, ни арки. Черное неровное отверстие, низкое, едва в человеческий рост. Наверху – странный рельеф, почти полностью стесанный еще в давние годы. Почему-то показалось, что когда-то это была птица – огромный орел, распластавший широкие крылья.
– Прошу! – лейтенант Сурда улыбнулся. – Часовня Святого Патрика! Признаться, не понимаю, что тут интересного…
– А это дорога назад! – весьма невежливо перебила гражданка Тома, подбегая к одному из проходов. – Я вспомнила! Вспомнила!
Николя вновь усмехнулся:
– Совершенно верно, мадемуазель! Заблудиться здесь, признаться, мудрено… Сударыня! Господа! С вашего разрешения… Мне надо срочно вернуться…
– Конечно, – кивнул я. – Большое спасибо, лейтенант! Как мне вас найти?
– Как обычно, – крайне удивился Сурда. – Адрес надежный… На крайний случай, – он оглянулся и перешел на шепот, – здание бывшего Морского министерства. Сторож – Жиль Беко. Спросите меня или Пьера Леметра…
Мы обменялись поклонами, и лейтенант исчез в одном из проходов.
– У вас очень полезные знакомые, гражданин Люсон, – заметил Вильбоа, до этого внимательно разглядывавший рельеф над входом.
– Зазнайка и хлыщ! – возмущенно бросила Юлия. – В свое время он еще смел за мной ухаживать! Мой батюшка перестал пускать его в наш дом…
Я вспомнил беднягу индейца, рассудив, что лейтенанту еще повезло.
– А теперь господина Сурда разыскивают все секции Парижа, – прибавил Вильбоа. – Между прочим, он вне закона. Вначале я сомневался, но, когда заметил шрам… Знаете, Франсуа, мне показалось, что сей господин – какой-нибудь лигист, заблудившийся здесь два века назад… Впрочем, к месту он нас доставил. Вы не находите, что это не очень похоже на часовню?
Спорить не приходилось. Орел над входом – странная визитная карточка даже для святого Патрика.
– Остается войти, – рассудил я. – Шарль, на всякий случай держите пистолеты под рукой.
Но оружие не понадобилось. Узкий неровный проход был пуст, под ногами скрипел битый известняк, а на стенах я заметил странные надписи – не по-французски, но и не на латыни. Впрочем, останавливаться мы не стали. Проход резко расширился…
– Однако, – растерянно заметил Вильбоа. – Если это часовня…
Длинный зал, высокие своды, сходящиеся под самым потолком. Серые стены с жалкими остатками побелки. Всюду битый камень…
Фонари отогнали тьму, и она забилась в дальний угол, туда, где должен быть алтарь. Мы не спешили. Вильбоа медленно осматривал стены, поднося фонарь вплотную к неровному камню. Наконец он хмыкнул:
– Смотрите!
Мраморная плита, врезанная в серый известняк. Здесь уже работали не зубилом, а тонким резцом. Лик святого был спокоен и строг. Благословляющий жест руки, контур нимба над непокрытой головой…
– Здесь надпись… – Вильбоа осторожно провел пальцами по мрамору. – Латынь… Какая-то странная латынь. «В лето Господне 1425-е освящен сей храм…»
– «…именем святого Патрика, крестителя Бретани, Ирландии и народа дэргского, – нетерпеливо перебила Юлия, заглядывая через его плечо. – Да будет сие бывшее капище служить Христу, святому Патрику и…» Не понимаю…
– «…высокому Небу», – негромко закончил Вильбоа, поворачиваясь ко мне. – Помните, Франсуа?
Я кивнул. Высокое Небо, которое чтили дэрги. Дэрги, обычно именуемые лограми…
– Это я поняла! – Юлия сняла очки и принялась их тщательно протирать. – Остается узнать, граждане, причину, по которой вы потащили меня через все катакомбы в эту дыру!
– Мы? Вас? Потащили? – как можно вежливее отозвался я.
– Да! – Очки уже были на месте, стекла сверкали вызовом. – Вы изволили намекнуть, что здесь требуется врач…
Мы с Вильбоа переглянулись.
– Это безобразие! Мы…
– …Еще не все осмотрели, – я кивнул в сторону алтаря. – Шарль, посветите.
Сначала мы увидели крест. Огромный, черный, глубоко врезанный в мягкий известняк, он поднимался к тонущим во мгле сводам. Под ним темнел четырехугольник двери. Ни икон, ни распятия…
– Узнаете? – кивнул Вильбоа.
– Постойте! – Крест действительно показался знакомым. – На том документе, что вы мне показывали…
– Крест Святого Грааля. Святая Католическая церковь не очень его привечала.
– Я ошиблась, – решительно заявила гражданка Тома. – Сюда надо было действительно отправить Альфонса, предварительно повязав ему теплый шарф. Мое присутствие…
Я шагнул в черный проем. Вильбоа, держащий фонарь, чуть отстал, но даже в темноте я сразу же понял, что мы опоздали. Привычный запах сырого камня исчез, сменившись другим, тоже знакомым – сладковатым, приторным до горечи. Луч света упал на серый неровный пол…
– Господи! – Вильбоа замер в проходе и внезапно перекрестился.
Трупы лежали всюду – мужские, женские, в одежде и без. Некоторые уже превратились во прах, другие еще сопротивлялись натиску разрушения. Тщетно! Оскаленные в страшной гримасе лица, черные глазницы, уже не способные увидеть свет…
Сзади тихо вскрикнула Юлия. Внезапно я пожалел, что позволил девушке пойти с нами. Ей незачем видеть такое…
– Головы! Вы видите, Франсуа?..
Даже в свете фонаря было заметно, как побелело лицо Вильбоа. Он словно вновь пережил то, что
