– Он ждет вас, – озабоченно заметил отец Джауфре.
– Да, – согласился я. – Сейчас иду. Извините, немного устал…
Меня ждал посланец Орсини, но я действительно устал. Этот день – первый день, проведенный в Тулузе, куда мы приехали все трое, оказался на диво хлопотным.
Отец Джауфре, приор обители Святого Креста за Стенами, приютил Пьера и Ансельма в монастыре, а я, еле успев перекусить с дороги, направился к архиепископу. Его Преосвященство Рене Тулузский ждал меня с нетерпением. Наверное, не поспеши я к нему, монсеньор приказал бы привести меня на цепях, как несчастного Фирмена Мори.
Я сразу понял, о чем пойдет речь. Архиепископ во что бы то ни стало хотел скрыть случившееся в Памье. О Тулузе давно шла дурная слава, и монсеньор Рене спешил подстелить соломы. Отчет для Орсини – подробный и абсолютно лживый – его канцелярия уже успела составить. Ничего нового Его Преосвященство не выдумал. К выводам следствия, которое столь успешно запутал де Лоз, был добавлен рассказ о «бунте» неблагодарных жителей Памье против своих добрых сеньоров и о скоропостижной кончине епископа «от удара». Ход был умный. Бунт – дело властей светских, а поскольку Доминик д'Эконсбеф исчез, граф легко оставит дело без последствий.
Итак, все оказалось предусмотрено. Более того, благоразумный монсеньор Рене изъял из результатов следствия все, что касалось вдовы Пио. Даже «ведьма» могла стать в этом раскладе слишком опасной. Сестра Цецилия объявлялась обыкновенной самозванкой, которая призналась, покаялась – и была прощена. Интересно, знает ли Жанна об этом?
Трудно сказать, какие сведения собрал архиепископ обо мне, но, похоже, его лазутчики перестарались. Его Преосвященство был уверен, что я буду всеми силами выполнять приказ монсеньора Орсини. Поэтому в архиепископском дворце для меня заранее приготовили все, что положено – и кнут, и, естественно, пряник.
Увы, я не дал монсеньору Рене проявить свои немалые дипломатические способности. Прочитав отчет, я, не говоря ни слова, подписал его и попросил разрешения удалиться. После этого мне пришлось стать свидетелем редкого зрелища – Его Преосвященства архиепископа Тулузского, застывшего в своем роскошном кресле с широко открытым ртом. Хорошо еще, что в комнате не было мух!
…Отчет, подписанный не только мной, но и архиепископом, а заодно и графом Тулузским, становился для меня главным козырем в будущем объяснении с Орсини. Брата Гильома можно объявить посланцем демонов или трусом, получившим взятку. Но даже Курия трижды подумает, прежде чем пойдет против графства Тулузского.
Когда монсеньор, наконец, сообразил, что рот можно закрыть, он на радостях поспешил извлечь пряник – не пропадать же добру! Это был документ, куда следовало вписать имя будущего епископа Памье – мое имя. Когда я отказался, епископ, наверное, счел, что в Сен-Дени собирают со всех концов Христианского мира блаженных – вместе с юродивыми.
Я счел момент подходящим, намекнув, что нужная кандидатура уже имеется в распоряжении Его Преосвященства. Некий брат из Сен-Дени вполне пришелся ко двору в Памье, успел освоиться и даже начал разбираться в овцеводстве…
Так брат Петр стал епископом. Конечно, еще предстояло согласовать это с графом, написать в Рим, но монсеньор Рене заверил, что трудностей не предвидится. Он прямо сиял – его лазутчики, конечно, уже узнали все об отце Петре Нормандце, управляющем епархией Памье. Пьер устраивал монсеньора Рене во всех отношениях, и прежде всего тем, что ничего не понимал в хитрых интригах, которые, словно паутина, оплетали всю Окситанию.
Итак, пришлось посылать за Пьером, и пораженный парень выслушал длинную речь на высокой латыни об обязанностях пастыря. Надеюсь, хотя бы половину он понял. Во всяком случае, держался мой нормандец с превеликим достоинством.
А вечером, когда настало время отдохнуть, в монастырь прибыл посланец монсеньора Орсини. Не простой гонец – кто-то из Рима, желающий поговорить со мною. Короткое письмо я уже прочел. Его Высокопреосвященство вызывал меня во Флоренцию для доклада.
– Почему не в Рим? – поинтересовался отец Джауфре, которому я показал кардинальское послание. – Ведь если монсеньор считает дело важным, вам, возможно, следует поговорить с Его Святейшеством.
– Вот этого он и не хочет.
Я вновь представил себе холодное улыбающееся лицо Орсини. «Овернский клирик! Овернский клирик! Вы же все видели. Ну, признайтесь, что вы ошибались, а я был прав!»
Он не смирится с отчетом монсеньора Рене. Он будет искать правду – и найдет. Он уже собрал хворост – много хвороста. По всей Европе, по всему Миру Христианскому…
Что я мог ответить? Что логры – последние из них – не опасны? Что они не демоны, а такие же Божьи создания, как и мы? Это лишь слова. Даже если он поверит, остаются еще те, кто поклоняется шутам в рогатых масках, остается вездесущий брат Пайс с его «чистыми», да и сам архиепископ Рене Тулузский вместе с Его Светлостью.
Все это так, но лекарство будет горше болезни. Святейшее Обвинение попадет в руки таких, как де Лоз, и таких, как монсеньор Рене. Для кого припасен хворост?
– Я попытаюсь объяснить, – проговорил я вслух. – Если надо, буду требовать встречи с Его Святейшеством. Должен же кто-то понять!
Отец Джауфре кивнул, но без особой уверенности. Он-то понимал – и то, какая опасность грозит Церкви, и то, как трудно ее предотвратить.
– Пойду, – я встал и устало расправил плечи. – Интересно, что нужно этому посланцу?
Отец приор развел руками, и мы молча вышли в темный и пустой в этот час коридор. Почему-то вспомнилось подземелье, ровные гладкие своды, долгий ряд ниш…
Возле двери, за которой ждал меня посланец кардинала, я немного подождал, чтобы успокоиться. Волноваться не стоит. Это еще не Орсини, силы следует поберечь…
В келье ярко горели свечи. Первое, что я заметил – богатый алый плащ, небрежно брошенный на ложе. Значит, это не клирик.
