– Я не могу забыть, донна… – голос парня стал совсем тихим. – Я принял обет… Извини, мне нужно идти.
– Иди! – мне показалось, что я слышу плач. – У тебя, наверное, много грехов, святой отец! То, что ты сегодня оттолкнул меня – тоже грех. Будь ты проклят!
– Прости, дочь моя.
Я кашлянул. Тени замерли, затем та, что пониже – Анжела, – метнулась в сторону. Я подошел ближе.
– Ужин готов, брат Ансельм?
– Да, отец Гильом.
– Пойдем.
Я дотронулся до его плеча и слегка подтолкнул к порогу. Он не сопротивлялся.
– Долго ты ходить за дровами! – воззвал Пьер, увидев итальянца. – Похлебка стынуть.
– Ничего. – Ансельм присел на скамью и отвернулся.
– Все готово, отец Гильом! – Пьер поставил на стол деревянное блюдо с хлебом. – Сегодня я сам варить…
– Суп с неопределенной формой глагола, – вяло прокомментировал итальянец и внезапно повернулся ко мне:
– Отец Гильом! В обители о таком не спрашивают, так что можете сразу посадить меня за «Светильник»…
– О чем вы хотели спросить, брат мой? – поинтересовался я, жалея, что в присутствии простодушного нормандца нам не удастся поговорить откровенно.
– Вы ведь были женаты, отец Гильом?
– Брат Ансельм! – тут же вмешался Пьер. – Не надо об этом! Ты что, не знать?
– Все в порядке, брат Петр…
В Сен-Дени старались не бередить старых ран. О моей истории все знали – но ни разу даже не намекнули, за что я был им очень благодарен.
– Все в порядке, брат Петр, – повторил я. – Да, брат Ансельм, я был женат. Когда я женился, мне было почти столько же, сколько тебе сейчас.
– Извините, что спрашиваю, но для меня это важно. Если бы ваша жена и сын не погибли, вы бы стали монахом?
– Брат Ансельм! – воззвал Пьер безнадежным голосом.
Да, о таком обычно не спрашивают. Но если спрашивают, я отвечаю честно.
– Нет, брат Ансельм. Их смерть – не единственная причина, но если бы Инесса была жива, я бы не стал бенедиктинцем.
Странная вещь! Я много лет запрещал себе вспоминать прежнюю жизнь – слишком болело, но сейчас говорил совершенно спокойно, словно рассказывал о ком-то другом.
– Ее звали Лейла, но я называл ее Инессой. Ей нравилось это имя.
…Это имя она должна была получить при крещении, но не успела. Я слишком часто покидал ее, торопясь в бой во имя моего сюзерена, вероломного Балдуина Иерусалимского.
– Я увидел ее в небольшом селении около Мосула. Мы вели переговоры с Касимом абу Ирманом. За неделю до этого он захватил какой-то караван. Инесса была дочерью купца, и он взял ее в свой гарем. Ей было четырнадцать лет… В тот день – вернее в тот вечер – мы разговаривали всего несколько минут. Я успел передать ей кинжал и несколько золотых, чтобы она подкупила стражу. Она бежала, и я встретил ее в пустыне.
…Это случилось ранним утром возле серой скалы, за которой начиналось русло сухой реки. Именно там она велела ждать. За ней мчалась погоня, но наши кони оказались быстрее.
– Так, наверное, не бывает, – медленно проговорил Ансельм. – Или бывает только в сказке.
– Наверное, – согласился я. – Теперь мне самому это кажется сказкой… Я догадываюсь, о чем ты хочешь спросить, брат Ансельм. Мы знали, что абу Ирман отомстит. Я несколько раз предлагал ей уехать в Овернь, но Инесса не хотела расставаться.
– Вам надо было уехать! – резко бросил Ансельм.
Его тон удивил, но лишь в первое мгновенье. Я понял – итальянец сравнивает мою историю с чем-то своим, знакомым.
– Я был рыцарем, брат Ансельм. К тому времени я уже понял, что король Балдуин – не тот государь, которому служат с радостью, но я давал присягу. Рыцарь не может нарушить клятвы, как монах не может отступить от обета. Моя жена знала, что грозит нам. Как-то она сказала, что жизнь – не очень большая цена за несколько дней счастья…
– Значит… – парень замялся. – Вы ушли в монастырь не потому, что считали себя виновным…
– Ансельм! – рявкнул Пьер, позабыв даже про «брата».
– Нет. Она была женой рыцаря, который защищал священный град Иерусалим. Мы все рисковали жизнью – я, она, наш сын. И лишь Господь ведает, кому из нас больше повезло.
Ансельм молча кивнул, и по его лицу пробежала судорога. Я уже догадывался, что мучает парня. Но что мог сделать молодой итальянец? Хотя в семнадцать лет в монастырь уходят даже из-за ссоры с
