возлюбленной. Уходят – и вскоре риза начинает казаться свинцовой.
– Это… Ну… – Пьер явно спешил перевести разговор на что-то другое. – Отец Гильом, а почему священникам нельзя жениться?
– Что?!
Нормандец смутился, но сдаваться не собирался:
– Монах – он от мира уходить… ушед… ушел. Священник в миру жить. В деревне жить. Он обет не давать… не дает. Раньше священник жену мог поиметь… иметь… держать…
Сообразив, что глаголы и на этот раз его подвели, Пьер умолк. Я взглянул на Ансельма.
– Знаешь, брат Петр, я как-то спросил об этом у Папы, – самым спокойным тоном отозвался итальянец.
– У к-кого? – глаза Пьера округлились.
– У Его Святейшества. Мне тогда было лет десять, и я был очень любопытен. Старик меня выслушал, прищурился и спросил, что я сам об этом думаю.
Мне стало интересно. Похоже, парень уже успел кое-что увидеть в этой жизни. Мне приходилось беседовать с Папой, но, конечно, не о проблемах целибата.
– Я начал что-то говорить о высоком предназначении, о том, что священник все силы должен направить на службу Господу… Не смейтесь, отец Гильом, мне было всего десять лет. Его Святейшество изволил усмехнуться и назвать меня «ступато бамбино».
Нормандец слушал с раскрытым ртом. Нет, Папа не прав – глупым мальчиком Ансельма называть не стоило. Мальчик умен – даже слишком умен.
– А потом он мне объяснил, что решение принималось прежде всего для того, чтобы не дробились церковные имущества, особенно в сельских приходах. У любого священника всегда будет кухарка или экономка, но их дети не являются законными и не могут унаследовать его добро. Так сохраняется собственность.
Нормандец напряженно думал:
– А я слыхать, что эти… химатики могут жениться.
– Схизматики, – постаравшись не улыбнуться, уточнил я. – Потому они и схизматики. Впрочем, в Англии до сих пор священники женятся. Правда, сейчас за это взялись…
– Про это есть песенка, – Ансельм бросил на меня лукавый взгляд. – Про то, как в Англии узнали, что священникам нельзя иметь жен. Отец Гильом, разрешите воспроизвести? Она написана неплохой латынью.
Я изобразил глубокое раздумье, но возражать не стал. Кажется, появление дочери жонглера внесло большую смуту, чем я думал.
– Слух прошел по Англии, ведомый и гласный, – с выражением начал итальянец, – всполошив пресвитеров области прекрасной: Всех, кто благоденствовал в жизни сладострастной, призывал к смирению папы голос властный… Тягостно предчувствуя оную утрату, зыблются в доверии к римскому прелату. И решают клирики, рвением объяты, всем собором рассудить, можно ль быть женату…
Я знал эту песню – она имелась в библиотеке Сен-Дени в сборничке, который не всем давали в руки. Знал и то, что не будь здесь Пьера, которого искушать поистине грех, я бы поговорил с Ансельмом совсем по-другому.
– Первый воздвигается иерей из круга, движимый тревогою общего испуга: «Не желаю, – он гласит, – отпускать подругу. С ней в законе мы живем, словно два супруга». Был вторым во прении глас, звучавший тихо, мужа молчаливого и с повадкой мниха: «Будет мне, о братия, тягостно и лихо, коль со мной не станет спать наша повариха»…
Насколько я помнил, всего в песне должно высказаться не менее двух десятков возмущенных иереев. Вдруг представилось, что четвертым в нашей компании находится сам отец Сугерий, и я невольно усмехнулся. Хорошо бы обо мне подумал наш славный аббат! Но он тоже понимает, хотя и не бывал на войне, что перед боем надо дать воинам расслабиться. Тем, кому поутру идти ухаживать за знаменитыми сен-денийскими коровами, подобное слушать ни к чему. Но завтра я поведу их не в коровник, не на виноградник и не в монастырский скрипторий.
– Третий тверже держит речь и бесповоротней: «В годы давние имел женщин я до сотни, а теперь держу одну, с нею беззаботней, – с целым складом золота я прощусь охотней!» Вот четвертый восстает, гневом полыхая: «Требует недолжного курия святая…»
Дверь неслышно отворилась, и в комнату вошла Анжела. Даже не взглянув на Ансельма, она кивнула мне и села рядом с Пьером, заставив его, уже не в первый раз за вечер, покраснеть. Я вновь сделал вид, что ничего особенного не происходит. Хорошо, если эта странная девушка не исчезнет до утра. Завтра нам очень понадобится проводник.
Авентюра четвертая.
О лограх, иначе именуемых дэргами
I.
– Замок прямо, – Анжела кивнула на одну из дорог, ведущих от перекрестка. – Налево Старая Пустошь, там когда-то была деревня. Говорят, ее сожгли из-за чумы.
– А направо? – поинтересовался я.
Лес в этих местах поредел, но идти стало нелегко – дорога то и дело ныряла в заросшие кустарником овраги, чтобы потом вновь ползти вверх по склону. Сеньор д'Эконсбеф явно старался держаться подальше от людей. Обычно вокруг замков кипит жизнь, сеньоры, как я знал по собственному опыту, стараются поселить вилланов поближе. Мой отец долго уговаривал крестьян одной из дальних деревень переселиться на свободные земли у нашего замка, другие обходятся без уговоров. Но д'Эконсбеф явно думал иначе. Вся дорога от Памье до его замка была совершенно пустынной. Ее и дорогой трудно назвать – просто широкая лесная тропа, местами заросшая или заваленная старыми сучьями.
