великий итальянский язык.
VI.
Где-то около полудня мы услыхали крики. Они доносились спереди, от головы колонны. Дорога, по которой мы двигались, была незнакома, но я прикинул расстояние и понял – авангард достиг замка.
Я не ошибся. Вскоре повозка выехала на опушку, и мы тут же узнали знакомые места. Гора, мрачные стены, зубцы могучих башен, пересохший ручей, слева – дорога, которой мы шли из Артигата. Правда, кое- что изменилось. Теперь все подножие горы было заполнено сотнями доблестных епископских ратников. Толпа запрудила долину, некоторые уже перебрались через ручей, хотя мостик оказался предусмотрительно разобран. Итак, началось.
Издалека было трудно разглядеть подробности, но глазастый Ансельм приложил руку ко лбу, защищаясь от яркого летнего солнца, вгляделся и хмыкнул:
– На стенах воины. Много.
Пьер всмотрелся и согласно кивнул:
– Воинов немало есть.
Глаза у меня уже не те, и я решил воспользоваться чужими. Оглянувшись, я незаметно взял братьев за руки. Последовал удовлетворенный смешок итальянца:
– Ну конечно! Брат Петр, твой земляк с шестью пальцами мог такое?
Нормандец лишь вздохнул. Ансельм осторожно освободился от моей руки, всмотрелся и снова прикоснулся к моим пальцам:
– На стенах никого нет, – зашептал он. – И ограда… Она кажется новой.
Я вспомнил старый, развалившийся частокол и понимающе кивнул.
Между тем к замку подходили все новые толпы. Наверное, на зов епископа собрались все взрослые мужчины округа Памье, не считая упомянутых Анжелой девиц и матрон.
– Ого! – итальянец тоже внимательно осматривал округу. – Целая армия! Тысяч пять… Нет, больше!
– Разве дело в числе? – я невольно пожал плечами. – Брат Ансельм, из всей этой толпы для д'Эконсбефов опасны только тридцать латников монсеньора де Лоза! И еще лучники – если, конечно, они умеют попадать не только с трех шагов.
– Толпой повалиться… навалиться, – заметил Пьер. – Ворота нести… вынести.
– Как скажешь, Зу-Карнайн, – согласился Ансельм. – Ты у нас стратег.
– Ты это… – нормандец, похоже, обиделся. – Плохие слова не очень говори. Я тоже плохие слова знать! Меня матушка в детстве за слова по губам шлепать!
Ну что с ними делать? Мальчишки! А ведь брату Петру все двадцать семь будет.
– Брат Ансельм! – вздохнул я.
– А что? – невинно моргнул тот. – Стратег – это, брат Петр, значит – полководец. А Зу-Карнайн – великий герой, правда, сарацин.
– Сам ты сарацин быть, – буркнул ничуть не успокоенный Пьер.
– Зу-Карнайн – арабское прозвище Александра Македонского, – терпеливо пояснил я. – А вам, брат Ансельм, я уши надеру.
– Александр Македонский? – Пьер, кажется, не очень поверил.
– Совершенно верно. Так что можешь особо не обижаться. О нем рассказано в Коране.
Я прикрыл глаза и начал медленно вспоминать, по ходу переводя полузабытую арабскую речь:
– Кажется, так… «Они спрашивают о Зу-Карнайне. Скажи: „Я прочитаю о нем воспоминания“… Мы укрепили его на земле и дали ему ко всему путь, и пошел он по одному пути. А когда он дошел до заката солнца, то увидел, что оно закатывается в источник зловонный»[48] .
Пьер опасливо перекрестился, и я решил не искушать больше наивного нормандца. В свое время мы здорово поспорили с Имадеддином, который тыкал мне в нос старый свиток, уверяя, что Двурогий[49] – вовсе не Великий Александр, а какой-то царек племени химаритов из Йемена…
– А наш Александр Памьенский, как видно, что-то задумал, – Ансельм кивнул в сторону замка. Я не успел даже взглянуть. Послышался вопль сотен глоток, и огромная толпа бросилась вверх по склону. Люди перепрыгивали через ручей, многие падали, на них наваливались те, кто бежал сзади, и уже по упавшим следующие ряды перебегали лощину. Первые из атакующих достигли частокола и на мгновение задержались. Я понял – они видят перед собой не покосившиеся колья, многие из которых сгнили, другие же давно лежат на земле, а неприступную преграду. Но вот первый, опираясь на плечи товарищей, подтянулся, упал, на смену ему полезли другие. Вскоре авангард был уже за частоколом. Десятки рук вцепились в бревна, растаскивая их и освобождая проход.
Постепенно толпа редела. Основная масса все еще переходила ручей и возилась у бревен. Лишь полсотни наиболее быстроногих, возможно, те самые пастухи в меховых куртках, привыкшие к горам, упорно карабкались вверх. Я прикинул направление и покачал головой. Сгоряча чуть ли не половина поднималась явно не туда – прямиком к подножию неприступных стен. Не больше двух десятков направлялось к воротам. Но до них еще следовало дойти. Впереди – ловушка, каменный коридор, приготовленный специально для подобного случая.
– Ансельм! – я обернулся к итальянцу. – Что в проходе?
– Пусто. Там никого нет, – Ансельм прикоснулся к моей руке, затем вновь вгляделся и пожал плечами. – Как ни погляди… На стенах воины. То есть, кажется, что на стенах воины. А там…
