– Да… – еще тише ответила она. – Но это случилось раньше, тогда в Севилье были еще мавры… Есть один романсьеро, очень старый…
Встала, плечиками дернула, словно морозом ее пробрало, отвернулась.
– Если хотите… Я могу спеть.
– Еще бы! – обрадовался я. – Хочу, понятно!
А что? Люблю, когда девицы поют. И когда танцуют – тоже люблю. А вот когда грустят – это лишнее. А Инесса как раз загрустила чего-то, так пусть развеселится чуток. И я послушаю.
Подала голос струна – негромко так, чисто. Затем другая, третья…
– Редко я играю, – наконец-то улыбнулась она, – а пою еще реже. Но…
И тут – словно стерло улыбку. Сжались губы, блеснули глаза.
– Слушайте!
Чуток помолчала, глаза на миг прикрыла.
Легли пальцы на деку…
Разошлась молва в народе,По Кастилии свободной,По Леону и Наварре,Будто зол король Альфонсо,Спать не может он от гнева,Ходит тяжкими шагамиПо дворцовым он покоям,Кулаки сжимая с хрустом.И не мавров проклинает,Не безбожных сарацинов.Зол король на дона Хорхе,Повелителя Анкоры.Славен Хорхе Новерадо,Всей Кастилии известен,Не пускает Хорхе мавров,Что гнездо в Севилье свили,Через горы Сьерра-Мадре.Каждый день стоит на страже,Все наскоки отбивая.Всем богат дон Новерадо,Но иных богатств дорожеДочь, прекрасная Инесса.И слушок в народе ходит,Будто сам король АльфонсоКликал юную девицу,В свой дворец в Вальядолиде,Ибо в ссоре был великойС королевой, доньей Кларой.Только гордая Инесса,Честь свою оберегая,Отказала королю.А Севилье мавританскойНа брегах ГвадалквивираВ своем замке Алькасаре,Что из золота построен,Абенгальб, эмир севильскийТоже с горя спать не может.Вновь разбиты его мавры,Снова Хорхе НоверадоНе пустил их в Сьерра-Мадре,Разгромил у стен Анкоры!Абенгальб письмо читает,И лицо его светлеет,Ибо пишет АбенгальбуВраг его, король Альфонсо:«Есть на чем нам помириться!Потому пошлю приказ я,Чтоб открыл тебе воротаГордый Хорхе Новерадо.Смерть его – тебе награда,Мне же – дочь его Инесса.И на том с тобой поладим!»И восславил МагомедаАбенгальб, эмир севильский,И велел седлать коней.В темноте не спит Анкора.На высокой черной башнеСам дон Хорхе НоверадоВместе с дочерью Инессой.Слышат – в трубы затрубили,И несет гонец известье,Что король приказ прислал им:Открывать скорей воротаИ впустить в Анкору войско,Чтобы вместе биться с мавром.Говорит отцу Инесса:«Это – черная измена!Мавританский слышу говор,В темноте тюрбаны вижу!»Отвечает ей дон Хорхе:«Не бывало и не будет,Чтобы я, дон Новерадо,Вдруг ослушался приказа.Если ж это все измена,Пусть Господь меня рассудит,С королем моим Альфонсо!»И ответила Инесса,Поднимая вверх распятье:«Слышит нас Святая Дева!Пусть же мне она поможет.Если враг ворвется в замок,Даст мне силы в миг последнийВниз шагнуть вот с этой башни!»А отец ее, дон Хорхе,Тоже руку к небу поднял:«Даже если я погибну,Пусть навеки здесь останусь,Чтоб стеречь мне эти горыОт проклятых сарацинов!И пускай сгорит Анкора,В черный пепел обратится,Даже мертвый, не позволю,Чтобы мавр пришел в Кастилью!»Обнял дочь дон НоверадоИ спустился вниз к воротам. Замолчала, положила лютню обратно, пальцы сцепила…
Ну, вот! А я думал, веселее станет! Хотя какие могут быть песни в этаком замке?
Хотел спросить я, что дальше случилось (вечно эти романсьеро на самом интересном месте обрываются!), но не спросил. И так понятно. Об ином узнать захотелось.
– Выходит, Инесса, тот дон Хорхе так же звался, как батюшка ваш? А дочка его…
Не дослушала, кивнула. Кивнула, к окошку узкому подошла, вниз поглядела.
Обернулась.
– Ваши друзья уже во дворе, Игнасио. Пора вам.
Встал я, улыбнулся, руками развел.
– Погодите!
Резко так сказала лобастая, руку подняла. Растерялся я даже.
Подумала чуток, губки сжала, подошла к полке, сняла ларец. Маленький такой, из дерева полированного.
– У меня… У меня к вам просьба, Игнасио. Когда будете в Севилье, зайдите в собор. Тот, где самая высокая колокольня.
– Хиральда-Великанша которая, – кивнул я. – Зайду, если просите.
– Оставьте его там, где-нибудь ближе к алтарю. В этом ларце нет ничего, что могло бы осквернить святое место. Вот, посмотрите…
Достала ключик, провернула два раза. Заглянул я, а внутри – непонятно что.
– Это платок, – строго сказала она. – На нем семь узлов, очень сложных. Платок старый, ему, наверно, лет двести…
Ну, сказала! Новенький такой платочек, шелковый. А узлы и вправду – на славу. Прямо-таки морские.
– Это легенда, Игнасио. Просто легенда и ничего больше. Но пусть платок останется в Доме Божьем!
