Д. разводит крепкими руками, зачем-то поправляет командирскую сумку…
Ясно!
Бориса все никак не отпускают, и я, оставив его в творческих конвульсиях, бреду обратно. В последний раз оглянувшись, замечаю, что за обеденным столом устраивается очередная смена. О. сидит рядышком с будущим аспирантом, тот улыбается и наворачивает суп из миски.
Едят…
Рабочая тетрадь. Обратная сторона. С.21-22.
4. Гибель античного Причерноморья.
Агония римской «морской» границы и одновременно конец эпохи относительного благополучия греческих городов побережья наступили неожиданно, обвально. Вину за это можно возложить, как представляется на первый взгляд, на целиком случайное обстоятельство – переселение воинственных готов, объединивших вокруг себя причерноморских «варваров» и начавших набеги на Империю. Однако, признаки неблагополучия проявлялись и ранее. Хотя на протяжении II – начала III веков греческие города Боспора и римской «морской» границы не испытывали особых экономических и политических затруднений, однако симптоматично то, что они заметно «теряли лицо». Это несколько неопределенное, но понятное явление, проявлялось по-разному. Города, бывшие когда-то центрами эллинской цивилизации, заметно «варваризировались». Не устоял даже дорийский Херсонес, где теперь жили не только переселенцы из восточных районов Империи, но и «варвары»-сарматы. В еще большей степени это касалось городов Боспора и Ольвии…
Света утром съездила на рынок, и теперь у нас имеется неплохой запас вишен. А чай с вишнями ничем не хуже мятного, в чем мы быстро с ней убеждаемся.
Наконец-то появляется Борис, с порога сетующий на полное равнодушие будущих посвящаемых. С такими и Хичкок не поможет… Ясное дело, Борис, не поможет, пусть уж Манон вдвоем с Коровой суетятся, ежели им так приспичило.
…Интересно, все же в какие это богини метит Стеллерова Корова?
Чай уже почти выпит, когда в дверь стучат, и у нас в гостях оказывается Андрей. Ленинградец грустен – он зашел проститься. Уезжать приходится раньше, чем думалось. Из-за Гнуса, конечно. Его Величество изволил разгневаться и пообещать, что больше Андрея в Хергород не пустит. Вот так… Саша пока остается, но он тоже, видать, здесь в последний раз. Да, уходим… И останутся на пепелище Гнус с Ведьмой и Стеллерова Корова. И, конечно, Д., так сказать, здоровое начало…
…Уходим, уходим, навсегда, в херсонесское прошлое, в херсонесские легенды, в херсонесское забвение, в херсонесскую пыль. Не вспомнят, не позовут, не окликнут. Мертвый город, мертвая память…
Рабочая тетрадь. Обратная сторона. С. 23.
…В самом этом процессе нет вроде бы ничего плохого, если, конечно, не настаивать на преимуществе одной цивилизации над другой. Без сомнения, сарматизированная культура позднего Боспора не менее интересна (и по-своему даже более оригинальна), чем цивилизация периода эллинского расцвета. Но вместе с греческим «лицом» города теряли то, что помогало им выжить много веков во враждебном окружении – патриотизм, чувство сплоченности и, в конечном итоге, смысл защиты своей самости. «Варваризированное» население постепенно приобретало вполне космополитическую ментальность, что неизбежно вело к потере элементарного инстинкта самосохранения…
Соседи, те что расселились по сараям, сегодня куда-то исчезли и вот, пожалуйста, вновь объявился барабашка, тот самый, что беседовал с нами в первые дни по приезду.
…Стук… стук… стук… По деревянному ставню, по старому дому, по мертвому городу – тихо, упорно, упрямо, нахально… Стук… стук… стук…
Ну что стучишь? Стучи, стучи… А скажи-ка нам, хорошо ли сейчас Луке гуляется? Да? Нет?
Ответ какой-то странный – дробное мелкое постукивание, словно нежить смеется. Ну-ну… А я еще приеду в Херсонес?
Да, – стучит барабашка. Да, да, да…
Скоро?
Нет, не скоро. Через год? Через два?
Не отвечает – вновь смеется, видать, знает что-то. Ну, смейся, смейся, демон. А в Южно-Сахалинск я когда-нибудь попаду?
Нет, – сухо и коротко телеграфирует нежить.
Ясно… А Крипта? Мы что-нибудь узнаем, что нибудь поймем? Да? Нет?
Вновь стучит барабашка, но уже что-то свое. Прервал контакт, не дозваться.
…Поднявшийся ветер качает ветки высокой вишни у дома, одна из ветвей бьется о ставень. Стучи, стучи, барабашка!..
Сегодня нет туч. Солнце, тускнея и вырастая на глазах, медленно сползает куда-то в сторону румынского берега. Мы бредем со Светой вдоль пустеющего пляжа, смотрим на розовые колонны, которые с минуты на минуту вновь станут серыми и утонут в катящихся из-за собора сумерках. Но пока они розовые, и море, древнее, вечное море, покрыто перламутровой пленкой. Такого не может быть, правда, Свет? Таких красок не бывает, нам не поверят, если расскажем… Смотри, сейчас солнце нырнет в воду и станет куполом. Сиреневый купол над перламутром…
…Прощай Солнце, бешеное, горячее, горящее, вечное, языческое. Ночь, снова ночь, ночь мертвого города, ночь Мертвой страны… Рука в руке, пальцы касаются пальцев…
Бродим пустыми безлюдными улицами, мимо базилик Северного берега, мимо Восточного обрыва, под которым зловеще шевелятся волны, с высокой горки лицезреем притушенные огни Урлага. Никуда не торопимся, на душе тихо. В небе все ярче разгораются созвездия, между звезд то и дело маленькими острыми молниями мелькают Персиды, остается только загадывать желание. Но что загадать? Чтобы все это повторилось, чтобы так же горело над головой созвездие Пса, хрустела под ногами серая херсонесская пыль? Но ничто не повторится, не вернется, вечен лишь этот древний город, а мы лишь пассажиры,
