этими доводами, Черчилль согласился на то, чтобы послание вместо этого было вручено Молотову{818}. Его телеграмма, однако, разминулась с другой, посланной Криппсом. Развитие событий в Югославии породило серьезные сомнения в мудрости такого шага, как передача предостережения. Криппс информировал Черчилля о мерах, принятых русскими, чтобы сделать достоянием гласности соглашение с Югославией и то, какое значение они ему придают. Ввиду несомненного осознания русскими германской опасности Криппс настаивал, чтобы Черчилль не отправлял свое послание. Они вместе с греческим, турецким и югославским послами уже снабдили Сталина подобной информацией. «В данных обстоятельствах, — подчеркивал он, — я считаю, мудрее было бы не вмешиваться больше, пока все и так идет в нужном нам направлении, насколько возможно». Форин Оффис, также не желавший предупреждать русских, хотя и по совершенно иным причинам, поспешил согласиться с убедительными аргументами Криппса в пользу того, чтобы отозвать послание{819} .
Дело спускали на тормозах. Нежелание Форин Оффис изменить свои взгляды даже в результате событий на Балканах было слишком очевидно. Вмешательство Черчилля вызвало предложение снабдить Криппса подборкой новых донесений, которые могут оказаться бесценными, если русские будут склонны пойти навстречу. Однако никем не оспариваемое предположение о скором советско-германском соглашении по-прежнему не давало прийти к взвешенным суждениям. Ввиду значения, придаваемого Черчиллем необходимости предупредить русских, стоит подробнее процитировать оценку этих донесений Объединенным комитетом разведки, суть которой в следующем:
«Необходимо учитывать следующие соображения:
(1) Эти донесения могут исходить от немцев как составная часть войны нервов.
(2) Немецкое вторжение может вызвать такой хаос по всему Советскому Союзу, что немцам придется реорганизовывать все на оккупированной территории, потеряв при этом сырье, которое они теперь вытягивают из Советского Союза, во всяком случае на долгое время…
(3) Ресурсы Германии, хотя и громадные, не позволят ей продолжать кампанию на Балканах, сохранять нынешнюю интенсивность воздушных налетов на нашу страну, продолжать наступление на Египет» и в то же самое время атаковать, оккупировать и реорганизовать большую часть Советского Союза.
(4) До сих пор не получено никакой информации о перебросках германской авиации к советской границе — необходимая предпосылка кампании против Советского Союза…
(5) Были признаки того, что германский Генеральный штаб против войны на два фронта и за то, чтобы разделаться с Британией, прежде чем нападать на Советский Союз.
(6) Советско-германское соглашение о поставках нефти на 1941 г. уже заключено».
Кэвендиш-Бентинк в конце концов отклонил идею передачи материала в Советский Союз, так как эти донесения не более чем «мешанина в значительной степени неподтвержденной и, вероятно, недостоверной информации». Политическая концепция, заставлявшая отвергать свидетельства близящегося германо- советского столкновения, вынуждала всячески цепляться за неподтвержденные фрагменты сведений, указывающие на грядущий советско-германский альянс{820}.
В то время как в Лондоне имела место подобная оценка событий, Криппс воспользовался благоприятным климатом, чтобы передать Сталину через Гавриловича информацию, полученную от принца Павла. Телеграммы Актая, турецкого посла, перехваченные НКВД, удостоверяли сведения, полученные через шведов, и откровения Гитлера в беседе с Павлом. Фактически большинство источников, служивших англичанам, кроме «Энигмы», существование которой в любом случае не могло быть раскрыто, были к услугам русских{821}. Добиваясь особой беседы с Молотовым, объяснял Криппс, он вызвал бы у того неверное предположение, «будто я пытаюсь доставить ему неприятности с Германией. Это серьезно уменьшило бы сильный эффект от рассказа принца Павла». Неожиданно Черчилль отмел доводы Криппса, настаивая, что его «долг» заставить Сталина, даже если у него есть информация из других источников, задуматься о том, что «участие немецких бронетанковых дивизий в боевых действиях на Балканах отдалило эту угрозу и дало России мирную передышку. Чем большую помощь оказать Балканским государствам, тем дольше войска Гитлера останутся связаны там». Вновь предостережение явно связывалось с ожидаемой поддержкой Сталиным англичан на Балканах{822}.
8 апреля в ответ на предложение обратиться к Молотову Криппс повторил свои прежние аргументы, подкрепив их известием о том, что русские уже осведомлены о содержании беседы принца Павла с Гитлером, «чему они явно поверили и чем сильно заинтересовались». Затем действительно поступили сведения от военных атташе в Москве и Анкаре о проводящейся в Красной Армии частичной мобилизации. Если он будет добиваться особой беседы со Сталиным, утверждал Криппс, тот обязательно свяжет это с событиями в Югославии и заподозрит, что англичане «стараются доставить ему неприятности с Германией»{823}.
Поскольку Криппсу не дали точных инструкций в ответ на его первое сообщение, Кэдоган теперь склонялся к тому, чтобы совсем отменить передачу предостережения. Тем временем Иден вернулся в Англию из затянувшейся поездки по Среднему Востоку. Давно пора было решиться признать советскую аннексию Прибалтики. «Теперь уже трудно что-либо сделать», — признал Иден, но вскоре он попал под влияние общего мнения, царившего в Форин Оффис, что под тяжким прессом Германии Сталин «скорее предпочтет уступить угрозам и посулам Гитлера, чем рискнет пойти на открытый разрыв, который повлекла бы за собой подобная политика». Потому уступки по прибалтийскому вопросу должны были служить «знаком сближения, но ни в коем случае не попыткой купить такое сближение». По этой причине он склонен был согласиться с Криппсом, что предостережения дадут обратный результат{824} .
Однако неожиданно вмешался Черчилль. Игнорируя доводы Криппса, он вновь заявил, что его «долг» — сообщить все факты Сталину. Если они или его послание «встретят плохой прием», это несущественно в сравнении с важностью сведений. Соответственно Криппсу были посланы инструкции в этом духе, подчеркивающие военное значение передышки, которую получит Советский Союз, пока Гитлер будет привязан к Балканам. Хотя инструкции Черчилля являлись обязательными, Иден в свой первый день в Форин Оффис после миссии на Среднем Востоке просмотрел материал и в последнюю минуту внес изменения, поручая Криппсу дать ход посланию, однако оставляя окончательное решение на его усмотрение. Любопытно, что все эти очевидные нестыковки полностью отсутствуют в изложении Черчилля{825}.
Хотя Черчилль приписывает своему предостережению исключительное значение, не стоит забывать, что долгие споры по поводу его передачи являлись лишь побочной линией в интенсивной деятельности на международной арене, затушеванной в черчиллевских мемуарах. Криппс тщетно нажимал на правительство, чтобы оно определило свою политику в отношении Советского Союза на случай, если рисунок международных созвездий переменится. После подписания советско-югославского пакта, совпавшего по времени с черчиллевским посланием Сталину, Криппс вновь принялся вербовать сторонников признания de facto советского контроля над Прибалтикой. В своих мемуарах Иден оспаривает у Черчилля первенство в
