почти что измена Отцу. А ты раскрыла. Молодец!
Почти не слушаю, жду. Сейчас начнется главное.
– Ну, обезьянка! – Его улыбка становится еще шире, еще беззаботнее. – А теперь пора поговорить всерьез. Понимаешь?
Понимаю.
Он протягивает руку, касается моих пальцев…
Эту мозаику мне не сложить до конца. Закрою глаза – и вижу зеленый огонь, переливающийся, густой, текущий, плещущий, словно море. Я не стою – лечу, огонь несет меня прочь от земли, в небо, в бесконечность, а мне не страшно, не радостно – спокойно. Словно всю жизнь я ждала именно этого – права окунуться в зеленое пламя, раствориться в нем, стать его частью.
Зеленый огонь, зеленый свет, зеленый мир. И я плыву сквозь него, плыву в нем, лечу, исчезаю… «Никогда не видела полета ангелов? Нет ничего прекраснее, ничего страшнее». Нет, Лили, черноволосая Лилит, супруга Самаэля, вершителя Порядка, вечная возлюбленная Учителя, ты не права. Страшно со стороны, страшно тем, кто видит падающее на них с Небес беспощадное пламя. Ставшему его частью бояться нечего.
Мы говорили с Учителем, долго, очень долго, но я не могу вспомнить своих слов, не могу вспомнить саму себя. Только зеленый огонь, плещущий перед глазами – и Его слова. Тяжелые, гулкие, они звучали сквозь пламя, навеки оставаясь в моей памяти.
Зеленое жаркое пламя, холодная ледяная речь.
– Отец не ошибается – но дарует право на ошибку. Люди имеют право ошибаться, имеют право даже не выполнить волю Отца. Это предел, который Он Сам поставил Себе. Отец хочет, чтобы избранный Им народ построил великое Царство Земное, живущее по Его законам. Но строить должны сами люди. Но они, злые бесхвостые обезьяны, каждый раз забывают Его волю, забывают все, что Отец дал им, предают. Отец все еще надеется. Зря!
Плещет зеленое пламя, сухим жаром опекает кожу. Мне не страшно – Учитель на даст погибнуть Своей непослушной обезьянке, иначе бы не взял бы ее с Собой в огненный полет, как прежде брал в Смерть.
– Римляне оказались не лучше прочих. Отец не карал их, ждал, верил, что опомнятся, одумаются. Но если Рим поклонится Диспатеру, Отец отнимет от предателей руку Свою и бросит во тьму внешнюю – тебе на радость, Папия Муцила. Я не хочу, чтобы Отца предавали и дальше, хочу сделать тайное явным. Пусть явит Рим измену свою и прегрешение свое! Ты права, Марк Красс и есть Рим, он не хуже и не лучше прочих, но именно он подтолкнет башню Силоамскую на головы народа, недостойного своей участи. Марк Красс хочет стать консулом, хочет править Римом, так пусть поклонится Диспатеру, принесет ему жертву от имени римлян. И горе им всем!
Земли нет, она осталась где-то вдалеке, в неизмеримой дали, маленькая Земля, лучшее, что создал Отец богов, Его любимое творение. Вокруг нет ничего, кроме пустоты, зеленого огня – и голоса Учителя.
– Мой брат, Мой недостойный младший брат в гордыне своей не пожелал принять великий дар Отца – право судить этот мир. Ему мало! Он хочет сойти к вам, обезьянам, одеться вашей плотью – и принести вам Закон и Любовь, сделав вас, обезьян, подобными Сынам Отца. Он надеется, что Царство Земное, Великий Рим, будет готов услышать его слово, поверить – и сделать его Царем царей. Брат хочет править Землей – один, без нас! Но он не получит Царства, а люди не услышат его, если же услышат, то поймут превратно. Любовь превратится в ненависть, Закон – в кровавый хаос. Я не хочу этого, и братья Мои не хотят, но младшего брата не остановить. Я остановлю его иначе – уж остановил, лишив Рим, основу будущего Царства, благоволения Отца. Ты не зря старалась, моя обезьянка! Даже если Спартак не войдет в Рим, Марк Красс все равно поклонится Диспатеру – и сладка будет наша победа! Пусть брат приходит на руины, пусть сеет среди камней и вычерпывает реку горстью!
Зеленое пламя густеет, мне уже трудно дышать, в висках бьется кровь, но мне не страшно, я не Лилит, отказавшаяся от мести ради любви, я не рабыня, я – ученица. Я буду слушать, но не стану молчать. Жаль, что не слышу своего голоса, ничего не слышу, кроме Его слов, но я говорю, я спорю, а зеленый огонь все жарче, и мы несемся все дальше, дальше от Земли. Я понимаю, что вернуться будет трудно, очень трудно, на я должна, обязана…
– Ты упряма, Папия, Моя ученица. Не стану гневаться, Я тоже упрям. Но подумай! Сегодня Я не позволил тебе умереть, твоя третья смерть впереди, и Я не буду тебя спасать. Не стану помогать твоему Спартаку, твоей Италии, не проси, не умоляй. Это – дело людей, твое дело. Но знай, что прежде вы сражались с людьми, теперь будете биться с людьми и демонами. Диспатер примет жертвы от всех – и щедро расплатится кровью. Кровью всех вас, и римлян и спартаковцев. Кто уцелеет в море крови, подумай!
Спорю! Задыхаюсь в пламени, слепну, с трудом двигаю растрескавшимися до кровавой черноты губами, но не сдаюсь. Терять нечего, я уже умирала, меня не напугает зеленый огонь, он не страшнее Дахау.
– Не смей лезть не в свои дела, Папия! С Моим братом я решу без тебя. Ты не сможешь сама спросить его, ты просто не доживешь. Хитрец, даже еще не придя к вам, обезьянам, он уже смутил Мою ученицу! Да, он умеет. Если ты не погибнешь, если проживешь долго, очень долго, то на склоне лет, старухой, увидишь на небе Звезду. Ты сразу узнаешь ее – и поймешь, что великая битва началась. Но брат родится человеком, ты не увидишь его взрослым, умеющим сражаться. Не жалей – он отвергнет тебя, Мою ученицу, приносившую жертвы Невидимому Отцу и служившую Спартаку. Ему не нужны умные и сильные, он ищет покорных и глупых, нищих духом, ибо таким он хочет оставить Царство. Мой брат желает даровать людям свободу, но лишь свободу рабов, нашедших нового хозяина. Я попытаюсь еще поговорить с ним, убедить, только не знаю, станет ли он слушать? Пусть все идет, как идет, я все равно останусь победителем. Если меня сбросят в бездну, я и там создам Свое Царство. Войско у Меня уже есть, остается лишь подождать, пока люди, устав от самих себя, призовут того, кто даст им настоящий Закон. И тогда я посмеюсь над братом!
И вот уже нет ничего, только свист в ушах, только редкие удары крови, бьющей в висок. Кажется, я еще жива. Кажется… Или все это только кажется? Последний смертный сон, о котором говорил Тит Лукреций Кар. Души тоже умирают…
Узкая гравиевая дорожка никак не желает кончаться. Зябко повожу плечами, сую покрасневшие ладони в карманы шинели. Пальцы натыкаются на пачку сигарет. Закурить? Нет, не хочется. Наглоталась огня!
Учитель идет рядом, а за нами неслышно скользят тени – девчонки с мертвыми глазами не отстают, шагают след в след. Но сегодня мне уже не страшно.
– Будь что будет, Учитель. Отпустишь – вернусь к Спартаку. Война не кончена, еще ничего не решено. Мое место там.
Вокруг пусто. Прихожая Дахау ждет новых постояльцев. Автобусы уже ушли, грузовики приедут утром.
Осень…
Почему мы сюда идем? Чуть дальше, та самая калитка…
– Я не предам тебя Учитель, но я хочу разобраться. Мне казалось, что наша битва за свободу, за Италию – и есть Главная битва. Но, выходит, она, эта битва, еще не началась? Пусть я не доживу, не увижу ее, но я хочу, должна понять! Ты и Твой брат – кто из вас прав?
Учитель качает головой. Не сердится. Смеется.
– Угу. Судьба мира, судьба Сынов Отца, Моя судьба – и маленькая обезьянка. Что Я могу сделать? Если доживешь, если увидишь Звезду, поступай, как знаешь. В тот день Я приду к тебе, и мы вновь поговорим.
– Я хочу знать сейчас!
Остановился. Поглядел мне прямо в глаза, плеснул светлой зеленью.
– Думаешь, легче будет умирать, Папия Муцила, Моя ученица? Будь, по-твоему. Мы воспарим над Рекой, и ты сможешь увидеть того, кто не дает тебе покоя. Я собирался поговорить с ним, отправимся вместе. Открывай!
Калитка – та самая, знакомая. Берусь за холодное железо.
Меня ранили в Галлии, в битве при Мутине, когда Спартак разбил
