Дорожка 9. 'Персидский марш.' (И.Штраус). (2`11).
Вышел Алеша из желтого здания, спустился по мокрым ступенькам, подошвой по асфальту скользнул, скривился. Вчера мороз, сегодня оттепель, вчера побили, сегодня оплевали.
Вокруг люди в метро спешат, предвыборные крикуны стараются (опять выборы?! опять и снова!), друг друга перекрикивают, с неба то ли дождь, то ли снег, солнце за невидимыми тучами к горизонту, тоже незримому, валится. Сыро, холодно, противно.
Тоска, одним словом. Ой, тоска!
В попы Гапоны его не произвели и даже вроде поверили. Не кидал – значит, не кидал, оговорили нашего Алешу злые люди. Провокации это, десантура озверелая сама себя гайкой в упор угостила. Прости, друг Алексей, возлюбим друг друга – и да здравствуют общечеловеческие ценности вкупе с Гаагским трибуналом!
Это – вслух. А на ушко, как народ расползаться начал, шепнула госпожа Усольцева Алеше пару душевных фраз. Мол, не приходи пока. И не звони. И мы тебе звонить не станем. А не то и тебе плохо будет, и нам, и всей демократии. А господин Усольцев, если Алеша шуметь и брыкаться не начнет, дело как-нибудь замнет. Может быть.
Понял? Если понял – свободен!
Понял Алексей Лебедев, свободный человек, как не понять? Не все, но многое. Не кидались бойцы Хорста Die Fahne Hoch гайками. Стояли друг против друга, стенка на стенку. Откуда гайка прилететь может, догадайтесь с трех раз? И не похож 'старший воспитатель' Игорь, пусть и трижды нацик в душе, на гада, что своих же парней уродовать станет.
Это раз.
И с ним, с Алешей, тоже ясность полная. Зачем перед человеком извиняться, что бросили, под кулаки и ботинки подставили? Проще можно.
Это – два.
Еще третье есть и четвертое. Не зря Алексей Лебедев на истфаке учился. Только к чему теперь этот анализ?
Оглянулся Алеша, в мокрое холодное небо поглядел, куртку на плечах поправил. Из демократов, кажется, выгнали. Куда теперь? Домой? В комнатке, что он снимал, пусто – старый компьютер и дюжина книг с библиотечными печатями. В клуб 'Черчилль', где джаз играют? Оно бы славно, только в кармане – двадцать гривен, а до стипендии еще!..
Протолкался Алеша к ближайшему киоску, очередь отстоял, купил шоколадку 'Свиточ' с орехами – и пошел в гости к Варе.
Каждое поколение, всласть нашкодив и нагрешив, очень хочет, чтобы следующее вело себя подобно персонажам из фильма 'Плезантвиль' Естественно, новая генерация твердо идет по стопам родителей, вызывая ностальгический тысячелетний всхлип: 'Молодежь пошла!'
Ну, пошла. И ходить будет. Завидуйте!
Оплеванный экс-демократ Алексей Лебедев направился в общежитие к своей знакомой Варе Охрименко. Так и называл мысленно – 'знакомая'. 'Подруга' – вульгарно выходит, почти по-новорусски. 'Любовница'? Любовнице не шоколадку 'Свиточ' дарят. 'Знакомая' – и скромно, и точно. Познакомились, общаемся…
Не то чтобы Алеша был воплощением непостоянства, напротив. Вариант 'встретились – разбежались' случался, конечно. Особенно на редких гулянках в университетской общаге – или в археологических экспедициях, где с традициями не поспоришь. Но с Варей был знаком уже два года и 'разбегаться' не собирался, что выглядело нелогично и даже странно.
Об этой странности Алеша думал почти как раз, когда (с шоколадкой в кармане) шел в Варино общежитии. Времени хватало – жила его знакомая далеко, причем в таком неудобном районе, куда добраться можно исключительно пешком. На транспорте тоже можно, но чисто теоретически: метро с пересадкой, трамвай, тоже с пересадкой…
Шел Алеша холодными улицами чужого города, к которому так и не прикипел сердцем, прятал озябшие руки в карманы, к шоколадке ближе – и сам себе удивлялся. Если по уму, свой со своим общаться должен. Кастовая система, не им придумано. Равенство-братство – это для митингов больше, отношения же лучше строить с ровней. Что может быть общего у студента университета с работницей завода холодильной аппаратуры? Понятно что. А еще? Ведь не месяц знакомы, не полгода. Тут одного 'что' маловато будет.
Улица, еще улица… Эта шумная, та – почти пустая. Старые ботинки скользят по льду, шарф еле греет, саботирует, а перчатки Алеша дома забыл. Тоскливо, грустно… И назад не повернешь, еще хуже станет. Сильные мужчины в женском утешении не нуждаются – на то и сильные, но таких только в кино встретишь. Алексей слабым себя не считал (еще чего!), но если Вари не окажется дома… Не дома, понятно. Она, как и сам Алеша, приезжая – из райцентра Тростянец, где знаменитая шоколадная фабрика. Хорошо хоть комната в общежитии отдельная, по нынешним временам – редкость.
Разбежаться они с Варей пробовали раза три. Со стороны поглядеть – и впрямь не пара. Она старше и ростом повыше, образование – училище заочно, книжки и музыка соответственно. Он, Алексей, тоже не подарок. Не местный, без квартиры, денег только на шоколадку хватает. И впереди ничего, кроме диплома. Куда историку податься, особенно без постоянной прописки?
Не разбежались. Не получилось почему-то.
Когда Алексей в демократы записался, когда в палатке мерз и в пикетах скучал, он не только о правах человека и о свободе прессы думал. Иные мысли в голове копошились. Одно дело очкатый студент в старой куртке, неспособный девушку даже в 'Черчилль' сводить (давно Варе обещал, стыдно). Совсем иное – он же, пусть в очках, но на трибуне, а то и впереди тысячной колонны. Реет знамя над головой, надежные товарищи с боков прикрывают…
Тогда и в 'Черчилль' завалиться можно. Пустят, куда денутся! Поди, Хорста с Женей на пороге мариновать бы не решились!..
Остановился Алеша, все разом вспомнив: и вчерашнее, и сегодняшнее. Та, что с носиком, не Варе,
