И – девушки. В тот, далекий, почти забытый август Алеша впервые не без изумления понял, что так мучавшие его стеклышки на глазах не только ничуть не портят, но и напротив, придают даже некий, недоступный прочим шарм. По совету случайной знакомой, имени которой Алеша вспомнить уже не мог, он разорился на новые очки – отчаянно дорогие, с почти что золотыми дужками.
Очки подбирали вместе – а потом долго целовались в парке под большим деревом-лианой с листьями, как у фикуса.
Очки Алеша не снимал. И ничего, не мешали.
Жаль, имени не вспомнить! Ни имени, ни самой девушки. Она, кажется, носила очки, но надевала изредка, когда читала…
Потом… Потом такого уже не было. Отец вновь начал пить, мама трижды в ход ложилась в больницу, постарела, перестала смеяться. Может, поэтому и не вспоминался далекий счастливый август, забылся, ушел… А теперь почему-то перед глазами встал, словно ему, Алеше Лебедеву, вернуться позволили. Как это у Геннадия Шпаликова? 'Там, где – боже мой! – будет мама молодая и отец живой.'
…Над неровным шахматным полем, над двумя реками – светлой и темной – неслышно и неотвратимо плыли птичьи стаи. Белая – над черной рекой, черная – над белой. Птицы возникали неоткуда, из изгибов клеток-полей, из крыльев иноцветных соперниц. Вот и два города – тоже разные, но чем-то и похожие, словно близнецы. Белые птицы над черными крышами, черные над…
Все верно. Эшер, как и обещано, одна из самых известных работ. Перед этим был дом-загадка, где лестницы ведут вниз и одновременно вверх, до этого – водопад…
Оказывается, он все видел? Когда?!
Удивиться, как следует, по-настоящему, Алексей не успел.
Звонок! В дверь? В дверь.
– Объясняться будешь сама.
– Не повторяйся, Хорст. Ты очень смелый, я знаю. Лучше пока спрячься… Как там наш?
– Доходит.
Дорожка 6. 'Белая армия, черный барон'. Исполняет ансамбль под управлением А. Александрова (запись 1938 г.). (2`3).
Музыку Алеша решил дослушать из принципа. Заодно и картинки досмотреть. Интересно все-таки! Правда, с картинками некая странность случилась. После очередной – два лица, мужской и женское, из ленточек-шкурок сложенные – экран потемнел, выстрелил полосой оранжевых мерцающих пятнышек. Всего на миг, не иначе сбой какой. И – снова картинка. Черные фигуры, одна возле другой, жутковатые, странные, а присмотришься…
Сзади о чем-то говорили – негромко, но очень твердо. Алеша не прислушивался. И так ясно – медведь пришел. Странно только, почему Жениного предка Профессором кличут? Может, он профессор и есть (книг сколько, ого!), но подобные прозвища только в детском саду бывают. Обзывают так очкариков – и зануд-'вумников'. А еще в анекдотах про студентов: 'А это уже второй вопрос, профессор!'.
Снова пятнышки – слева направо, в несколько рядов, переливаются, текут. Оранжевое на черном, красиво!..
И музыки нет. Вроде как метроном, только далеко очень.
– Сейчас закончится. Можешь телеграмму послать.
Женя снова рядом – слева, как и в машине. Как подошла, не заметил даже. Покосился Алеша на ту, что с носиком, очки на собственном носу поправил. И телеграмму можно – прямо в Европейский Суд. Зверски избит при защите демократии, подвергнут издевательствам посредством формалиста Эшера…
– Несколько секунд тебя будут слышать. Вслух не надо, про себя говори. Только четко, слова отделяй.
Ничего Алексей не понял – и как понять такое? Кто услышит? Пыль в компьютере? У них что, пыль телепатическая?
С другой стороны… Если тут музычкой лечат, картинками реанимируют…
…Почему бы и нет? Всем, всем, всем, демократия в опасности!.. А впрочем, хрен с ней, с демократией, обойдется. И так пострадал за нее, родимую.
Поглядел Алеша, борец за общечеловеческие ценности, на черный экран, ухватил зрачками неверные оранжевые огоньки. Про себя, значит? Слова отделять? Ладно!
Проговорил – даже губами не двинув. Поразился. На экран взглянул.
Погас экран. Пусто!
