Мбомо без всяких шуток советует обратиться за разъяснениями к здешнему колдуну.
Вот именно.
Дорожка 5. 'NjetMolotoff'. Музыка Матти Юрва, слова Тату Пеккаринен, вокал Матти Юрва. (2`34).
– Очки сам протрешь?
Очки?! Алеша, не думая, коснулся металлических дужек. Надо же, и это заметили. Внимательные, однако!
Вопрос решился быстро благодаря подсунутой под руку черной бархотке. Видно стало лучше, понимания, однако, ничуть не прибавилось. Его усадили к компьютеру, по экрану по-прежнему плавают какие-то картинки…
Ага, уже не 'какие-то' – фотографии. Знакомый город: улицы, деревья в парке, старые дома в центре, главная площадь. А вот и университет!
За годы учебы Алексей привык – к этим улицам, к домам, к людям. Не впервой – семья кочевала по стране от Мурманска, в котором довелось родиться, до тихого Чернигова, где сейчас жили отец и мать.
Новый город Алеше пришлось осваивать уже самостоятельно. Освоил. Но все равно чувствовал себя не слишком уютно, особенно в шумном центре. Слишком много людей, и все куда-то бегут, бегут, бегут… А тут еще Десант! Интересно, чего с ним делать собрались? Током пытать станут – прямо у монитора?
А голова как болит! У-у-у!
– Чего ты ему поставишь? – Хорст Die Fahne Hoch.
– 'Pain Control', само собой. А потом 'Cable Car Ride'. – Женя, у которой носик.
– Заснет.
– А мы ему Эшера.
На пытку это никак не походило, что, впрочем, не слишком успокаивало. 'Pain Control' – в каком смысле? Боль, значит, станут контролировать? Вот спасибо!
Или песня так называется?
– Внимание, Алексей! – снова Хорст. – Сейчас наденешь наушники и станешь слушать музыку. Можешь реально расслабиться – а можешь и не расслабляться, один черт. Чего ждешь? Наушники, давай!
Спорить Алеша не решился. Хорст наклонился над столом (сколько росту у парня? метра два, больше?), диск в дисковод отправил…
И грянуло!
Нет, наоборот совсем. Это Алеше думалось, что грянет – не старым добрым роком, не поганой нынешней попсой, так 'Аргонским маршем' – точно. А то и вообще 'Вахтой на Рейне'. Грянет – молотком по пылающему болью виску. 'Es braust ein Ruf wie Donnerhall…' Или 'Суоми-красавицей', как и обещано было. Но не грянуло, тихо заиграло. Не марш, не попса, не рок – и не классика. С оркестром, ретро – но точно не наше.
– Чего это? – не удержался.
– 'Ad astra' – без особой охоты откликнулась Женя, – Ян Хайз. Не знаешь? И не надо, слушай, не отвлекайся. Там еще много чего будет.
А по монитору – все те же фотографии. Река, мост, костер среди старой травы, желтая листва осенних деревьев. Где это? Кажется…
Так это в двух шагах – возле дома и снимали. Странное дело! Ни как ехали, ни куда, Алеша не помнил, а тут все перед глазами встало. Набережная, высокие дома у реки, вдали – громадина Цирка. Не иначе, фотки вспомнить помогли. Красиво снято, с понимание, с любовью даже.
Впрочем, пейзажи, ведуты разные быстро Алеши надоели. 'А как же Эшер?' – чуть не поинтересовался вслух. Об Эшере Алексей слыхал, как не слыхать! Сумасшедшие картинки, ни верха, ни низа, одно в другое перетекает. Полное отрицание сразу всего: реализма, материализма, объективизма…
Неведомый Ян Хейз сменился чем-то другим, тоже ретро-оркестровым. Алеша без всякой охоты вслушался. Так себе музычка, не впечатляет. Вспомнился слоган, виденный где-то в Сети: 'Ностальгическая революция начинается!' И точно. Не марши, так занудство с полным набором духовых.
Самое время повозмущаться и не просто, а по полной программе. Это чего ж получается? Сначала напали на мирный демократический пикет, потом ногами обработали, права человека нарушили в самой извращенной форме, а теперь 'ретрой' накачивают. В конце концов, какого!..
Замер Алеша. Губу закусил.
Какого? Такого!
…В тот год они в последний раз втроем поехали на море: мама, папа и он, бывший десятиклассник, будущий первокурсник. Поступление висело на волоске, балл оказался 'режущим', но Алешу это совсем не волновало. Не потому, что в армию все равно не возьмут. Тут тоже ясности не было, военкомат греб всех подряд, хромых, слепых, увечных. Но на душе было легко, спокойно и как-то по-особенному радостно. Может, потому, что папа бросил пить и твердо обещал больше не пытаться, а у мамы не болело сердце. Стоял август, штиль сменялся легкими волнами, на дискотеках крутили чудовищную чушь, чуть ли не 'Руки вверх', а в маленькой кафешке 'Миндаль', прилепившейся под самой горной вершиной, можно было выпить настоящий мускат.
