Женя-Ева пришла в себя.
Открыла глаза. Очень удивилась.
Из реанимации ее в интенсивную терапию отправили. Хорста туда пустили лишь на минуту: поздороваться, порадоваться – и заодно убедиться.
Убедился.
Что тут понимать? Радоваться надо. Алеша заварил кофе – и в университет поехал. По дороги, правда, по сторонам поглядывал. Ничего особенного, день как день, памятный, чернобыльский. Возле метро – свежий плакат, 'Отечество и Порядок' народ на митинг кличет, обещает всю правду сказать. Выздоровел Геббельс, спешит на людях показаться! Что еще? Да ничего. Народ налево, народ направо, танки гусеницами не грохочут, 'черные вороны' по площади не кружат.
Возле университета телефон опять про Суоми-красавицу спел. Извинялся Хорст Die Fahne Hoch за беспокойство, но узнать хотел. Не о перевороте, понятно – о Профессоре.
…Женя звонила – не дозвонилась, и Женина мама звонила, соседи тоже звонили – в дверь. Уезжать никуда не собирался, никого ни о чем не предупредил.
Что за притча?
В перерыве не выдержал товарищ Север, в знакомое интернет-кафе забежал, новости просмотрел. И там ничего – кроме статьи ехидного журналюги про 'Второй Чернобыль'. Валерьянку пить надо, господа и граждане! А в остальном все хорошо, словно у прекрасной маркизы. Переговоры о коалиции, ассамблея во Львове определяет границы Автономной Галичины, в Сети страшная Эскадра СМЕРП снесла порносайтов, в Донецке Федя Березин парад десантников устроил. Тоже мне, новости!
После занятий товарищ Север решил подчиненных обзвонить – ради порядка, чтобы о службе помнили. И это не вышло. Мобильник сам, без спросу голос подал.
Уже здесь, уже в городе. Примчал ее из Тростянца верный парень из группы Игоря-Хорста. Довез, устроил у себя дома, купил молока Джемине-младшей.
…Не то, чтобы товарищ Север слишком опасался хачей. Пусть даже всерьез грозят, не найти им подпольщицу в двухмиллионном городе. Особенно если она никому звонить не станет – и на улицу лишний раз не покажется.
Нарушила Джемина-баскетболистка дисциплину, позвонила. Не маме – товарищу Северу. Надо же о прибытие доложить!
Доложила. Потом… До самой ночи 'потом' затянулось. А когда пришло время кофе заваривать и радио включать, наступила полная ясность. И с переворот дурацким, и с тем, что завтра вновь встретиться надо. Лучше всего – прямо с утра.
Вот только Профессор… Куда его унесло?
Алеша позвонил Хорсту, потом Жене-Еве, с выздоровлением поздравил…
– …Думаю, Алеша, эти дела – с подпольем, с нашими группами, с убийствами – все это часть какой-то грязной игры. Может, действительно переворота. Но не такого, как в Сантьяго, с танками. Выборы, кто-то рвался к власти и сейчас рвется, недаром коалицию никак сложить не могут. Мы – рычаг давления, дополнительный аргумент в споре…
– Ну, их всех. Джемина! Самому, знаешь, стыдно. 'Назначаетесь руководителем подполья…' 'Зарница' в дурдоме! Это ерунда, а вот куда Профессор пропал? Женя говорит: в квартире пусто, компьютер разбит вдребезги, документы исчезли. Кино какое-то! Завтра хотят в милицию заявить.
– Погоди, погоди, соображу… Тот самый Профессор, да? Слушай, может, мы сами его поищем? Попытаемся хотя бы…
Дорожка 15. 'Mama'. Музыка Sonny Bono и Jacques Monty. Исполняет оркестр Поля Мориа. (2`55).
– Хотите сока? Здесь всегда угощают исключительно соком. У Елены, надо признаться, весьма ограниченные фантазии.
Цербер Гедеон – Александр Теодор Никольсон – поморщился, на столик с графином кивая. Отхлебнул из стакана, втянул голову в плечи, очки-стекляшки на носу поправил.
– Прошу, прошу… А то в самом деле подумаете, будто я… ксенофоб.
Переглянулись Алеша с Джеминой-подпольщицей. Остаться, сока хлебнуть? Хуже все равно не будет.
…Шезлонги, бассейн, одноэтажный деревянный домик, стальная вышка, лес, разрезанный узкой просекой, горы в белой ледяной бахроме.
Рай. Планета Мирца.
…Про главное уже узнали. Не было здесь Профессора. Не появлялся, вестей не подавал.
Вновь поглядели друг на друга. Присели в шезлонги, соком угостились. Что теперь? Цербер на месте, Елены-рыжей нет. Или ее Цербер в доме запер? С такого станется.
