слова не отпускают меня дальше, в края, откуда нет возврата. Все продолжалось долго, неимоверно долго, но вот я начал различать далекий шум, затем разбирать отдельные звуки…
На самом деле я был без сознания около десяти минут. Из них, если верить Мбомо, три минуты, не меньше, я выглядел, если употребить памятную нам обоим суданскую пословицу, 'мертвым, как топор'. Затем появился пульс, чуть позже – дыхание. Я открыл глаза и, как рассказывают, самым спокойным тоном заявил: 'Надо бы покормить животных'. Последнего совершенно не помню. Я действительно открыл глаза, попытался встать и еще подумал, отчего все, включая проснувшегося Чипри, выглядят столь встревоженными.
Осознать случившееся я смог лишь некоторое время спустя. Воспоминание о странном видении не отпускало до самого вечера, пока я, наконец, не вспомнил – и не понял. Я видел лицо Викири, нашей маленькой спутницы – таким, каким оно станет лет через двадцать. Готов поклясться, что это была именно она, и что только ее слова не дали мне уйти навсегда. Но сколько весит подобная клятва? Помутившееся сознание не отвечает за вторгнувшихся в него призраков.
Мбомо не без некоторых трудов вспомнил, что девочка действительно подходила ко мне, беспамятному, но ничего не шептала, а просто положила ладошку мне на грудь. И продолжалось сие не более нескольких секунд.
Не имеет смысла пытаться понять то, что пониманию недоступно. Можно лишь в очередной раз возблагодарить Творца за милость к недостойному рабу, порой забывающему даже молиться перед сном. Поистине, Он терпелив и всепрощающ!
Другое не оставляет меня. Странные слова Даймона некоем 'ветвлении' внезапно приобрели реальный и пугающий смысл. Сегодня утром я вполне мог умереть, и тогда бы сбылось предсказанное: Ричард Макферсон без следа исчез где-то в Южной Африки в августе 1851 года. Но случилось иное. Не в том ли состоит загадочная 'теория Эверетта'? История, хоть и в очень малом, но изменилась, пойдя по другому пути – те такому, как в мире Даймона.
Между прочим, Даймон не счет возможным удостоить меня своим посещением. Не сетую, ибо дел оказалось даже излишне много. Причем не только у меня.
Талачеу готовится к войне. Базар уже пуст, зато не пусты улицы. Их всего две, и обе буквально забиты весьма странного вида толпой. Несколько сотен негров – голых, порой избитых и связанных, стоят и сидят под бдительным присмотром суровых мачака. Местные жители благоразумно держаться поодаль, стараясь лишний раз не выходить из хижин. Каково же было мое удивления, когда мне пояснили: сии жалкие пленники – не рабы, а будущие солдаты. Оказывается, такова местная традиция. Перед большой войной рундо посылает свою гвардию в далекие селения на настоящую 'охоту' за рекрутами. Берут всех мужчин, не спрашивая ни имени их, ни желания. Теперь им предстоит несколько дней суровой подготовки под присмотром тех же мачака. Копьем и луком они владеют с детства, так что все обучение заключается в умении держаться толпой и толпой же исполнять приказы начальства.
Поразмыслив, я рассудил, что здешние негры отстают от нас, подданных Британской Короны, всего на полвека. Во времена войны с Бонапартом наша армия комплектовалась весьма сходным образом.
Я же, постаравшись забыть об утреннем происшествии, занялся решением задачи, сформулированной Даймоном. Где надо быть, когда в город входят 'танки'? Как поступить путешественнику, если в край, куда он собрался, направляется войско?
Первым делом я критически обозрел свой гардероб. Вопрос вовсе не пустой, как может показаться. Спокойные времена кончились, и моя потрепанная, много раз чиненная европейская одежда будет скорее мешать, чем способствовать путешествию. Мой новый костюм годится лишь для парадных приемов, посему я занялся этим делом со всей возможной основательностью. Мы с Мбомо (его европейское платье в столь же плачевном состоянии) обсудили все возможные варианты, и, наконец, нашли решение. Выручили запасы коленкора. Часть его удалось обменять на несколько штук крепкой белой ткани, из которой один из слуг мистера Зубейра взялся за пару дней сшить для нас настоящие арабские бурнусы, такие же, какие носит его господин. Тяжелой и непрактичной чалме я предпочел талаф, памятный еще по Египту и Судану.
Сегодня перед заходом солнца состоялась первая примерка. Взглянув на себя в зеркало, я убедился, насколько одежда меняет человека. В европейском одеянии я похож на самого себя – на тяжело больного, не первой молодости, шотландца, занесенного судьбой в самое сердце чужой незнакомой земли. Теперь же из зеркала глядел хищный и жестокий бедуин, гроза караванов, довольно ухмыляющийся в предвкушении близкой войны. Подстриженные вчера борода и усы окончательно сделали меня похожим на араба.
На кого похож Мбомо, даже не решусь определить.
Присутствовавший на примерке Рахама долго и с явным восхищением цокал языком, а затем посоветовал нам привесить к поясам кинжалы.
Все прочее время, весь долгий день, я был занят написанием подробного письма в Королевское Географическое общество, а также постоянные переговорами – с мистером Зубейром, с 'придворными' Калимботы, со слугами леди Ньямоаны. Удалось увидеть и ее саму и даже обменяться несколькими фразами. Мое первое впечатление ничуть не изменилось – она поистине удивительная женщина!
Сии слова – не только дань уважения ее молодости и красоте. Как выяснилось, войско будет двигаться двумя колоннами. Одну поведет сам рундо, она направится на восток, где проживают некие его заклятые враги. Мистер Зубейр принял решение ехать вместе с Калимботой. Именно там ожидается большая добыча.
Я сделал иной выбор. Вторая колонна идет прямо на север. Ее поведет леди Ньямоана, и я получил разрешение выступить вместе с нею.
Мы идем на Миомбо-Керит.
Я нашел ответ, мой Даймон. Когда 'танки' входят в город, безопаснее всего находится в одном из 'танков'. Ты именно это имел в виду?
Время сегодня определенно не торопилось, спеша вместить в себя, как можно больше событий. И только перед самым закатом я наконец-то увидел то, что не замечал целый день: маленькие оранжевые ростки на черной коре окрестных деревьев.
Весна!
Дорожка 17. 'Берег моря'. Из к/ф 'Красная палатка'. Композитор Александр Зацепин. (3`27).
