На улице холод, на улице – сырость и мокрядь. Весна, теплеет понемногу. Но тепла как раз до заката хватает. С крыши капает, ботинки по грязи ступают…
Мерзость! Как раз под настроение…
Побрел Алеша к метро, не спеша, шаг не ускоряя. В такую погоду про лето хорошо думать. Не про будущее, которое за сессией, а про другое, давнее, когда они втроем, мама, папа, он, мальчишка- первоклассник, на Черное море ездили. Хорошо было, весело, вечерами мама и папа на танцы ходили. Папа почти не пил, только вино, сухое, марочное. И потом ездили, и все было в порядке. Лето, море, август. 'Там, где – боже мой! – будет мама молодая и отец живой.'
Дома слева, дома справа, те же привычные 'сталинки'. Пусто вокруг, хоть бомбы бросай. Понимал Алеша – не поможет, даже если не двоих живьем сжечь, а целую роту. Талдычили классики марксизма, что от бессилия террор рождается, от невозможности жизнь изменить. Хоть взрывай, хоть не взрывай…
Кивнул товарищ Север невеселым мыслям в такт. Человек – вроде бутылки с вином. На дне осадок, и чем дальше, тем осадка гуще. Никуда его не деть, разве что бутылку расколотить вдребезги. С ним и жить приходиться, с осадком грязным. Главное, пореже взбалтывать. Говорят мудрые люди: лучшее лекарство – работа. Увлечься, уйти с головой, ни на что внимания не обращать. Вернуться в свою комнатушку, защелку задвинуть, достать учебник по новейшей истории, файл с курсовой проглядеть…
Въехала нога в лужу, хлюпнуло грязью во все стороны. Тьфу ты! Темно, как в Зимбабве ночью, хоть бы фонарь повесили!
Товарищ Север усмехнулся, вспомнив про близкий апрель. Голосуй, не голосуй… Интересно, какой у Юго-Востока сценарий в загашнике? В прошлом году, когда в палатках за демократию мерзли, про фальсификацию выборов крик стоял. Второй раз может не пройти, надоело. Тогда что? Проще всего новоизбранный парламент торпедировать, ни спикера не избирать, ни премьера. В стране тем временем горотделы горят, ветеринарных врачей постреливают, беспредел, однако…
Покачал головой будущий историк Алексей Лебедев. Не ново – и не пройдет. Чрезвычайное положение, фильтрационные лагеря, танки на улицах. А дальше? Европа, оплот демократии и педофилии рядом, захлопнет границу, санкции введет. Лукашенковский вариант!
…В Интернете – страничка юмора. Озверели либерасты, борцы за права извращенцев. Хотят в Европу въезд запретить чуть не всей русской эстраде. Бабкина, Малинин, Газманов, прости господи, Лолита. Перед Лукашенко, оказывается, пели, тирана славили. Хороши у них, европейцев, 'свободы'! Певцы да певички тоже хороши. То наркотики провозят, то журналистов бьют. Надо бы…
Нет, иначе надо! И с эстрадой уродской, и с Лукашенко, и с родным парламентом. Как говорит Игорь, сыщутся методы. Ой, сыщутся!..
Например…
Дернулся Алеша, на месте замер. Где 'щелк'?
…Возле самого уха – ветерком, ледяным холодом. Выбоина глубокая в стене. На лице – сырая крошка.
Понял Алеша. Не сразу, пришлось фильмы голливудские вспомнить. Если 'щелк', если без звука, если в стене рядом с твоей головой – три дырки фигурой равнобедренной.
Если крошка цементная – на лбу, на щеке, на ухе…
Та же улица – темная, сырая, безлюдная, та же грязь под ногами, тот же холод за воротом старой куртки. Только его, Алексея Николаевича Лебедева, не убили. Еще. Пока. Сейчас лучше прицелятся… Если пули одна возле другой, значит не вслепую, наверянка с ночным прицелом…
Сейчас… Сейчас… Сейчас… Не сейчас.
Постоял Алеша у побитой неслышными пулями стенки, смерти ожидая. Не дождался. И страха не дождался. Страшно, но как-то не так. Он, недорасстрелянный у сырой 'сталинской' пятиэтажки, отдельно – и страх, совсем рядом, но тоже отдельно. Думать не мешает.
Если не убили, значит, не хотели. А чего хотели? Напугать? Предупредить? Напугать напугали…
…Предупредили… О чем? Что он, товарищ Север – не всесилен? Не герой, не вождь – тварь дрожащая? Стоп! А почему он решил, что стреляли именно…
Ударила боль по вискам, воздух в горле замер, плеснуло малиновым под свинцовые веки.
Алеша пошатнулся, за стену, продырявленную пулями, ухватился.
Устоял.
