XIII
И вот я возвратился в Нью-Йорк, к телефону и метрополитену, радио и телевидению, репортерам, фотокорреспондентам и издателям, к грохоту и сумятице самого большого и самого нервного города мира, а главное, я возвратился к Тэдди. Мы гуляли и разговаривали, засиживаясь иногда до раннего утра. Казалось, что мы вовсе не расставались, что она вместе со мной переплывала на плоту Тихий океан или, наоборот, я был с ней в Нью-Йорке. Тэдди все время знала, что происходит со мной, равно как и я знал, что она долго болела.
Кики и Авси приспособились к перемене в их жизни. Они разгуливали по нашему номеру в гостинице, как если бы никогда и не видели плота, прыгали на мебель, как прыгали на крышу каюты, возились на ковре, пока снизу не прибегали жильцы, уверенные, что над ними бесчинствует целая банда сорванцов. Зато с каким презрением они отворачивались от пищи, даже если это были заморские деликатесы, вроде омара или креветок! Тэдди это обстоятельство крайне беспокоило: чем кормить кошек, чтобы они оставались здоровыми и веселыми?
— Им хочется летучей рыбы, — сказал я как-то моей жене, когда она стояла на коленях рядом с Кики, умоляя ее хотя бы взглянуть на купленные для нее креветки.
— Бедняжки, что им пришлось пережить! — вздохнула Тэдди. — Понять не могу, как они выжили. Особенно Авси, он ведь был не больше моей ладони. Вот уж не думала, что он вернется целым и невредимым. Между тем они великолепно выглядят, не правда ли?
В один прекрасный день я снова очутился на столе, где меня осматривали перед началом путешествия.
— Кашляните, — сказал тот же врач.
Я кашлял, а он прощупывал мои внутренности.
— Ну как? — поинтересовался я после осмотра.
— Нужна операция.
Я показал ему заключение доктора Гудмена из Апиа.
— Полностью с ним согласен.
— Он предупредил меня, что может быть ущемление.
— Безусловно!
— А что такое, собственно, ущемление?
— Ущемление — как раз то, что буквально означает это слово: выступивший наружу кусочек кишки попадает между мускулами брюшины, то есть защемляется.
— А потом?
— Потом наступает гангрена, она вызывает прободение, и тогда вам несдобровать. Как у вас дела в остальном?
— Готов отправиться дальше.
— Зачем?
— Чтобы довести дело до конца, Берни.
— А вам не кажется, что вы уже сделали достаточно?
— Я получил разрешение на выход в Австралию, и плот должен туда прийти.
— Хорошо, Билл, тогда как можно скорее ложитесь на операцию. Не откладывайте.
— Я подумаю, Берни.
Вечером мы с Тэдди сидели дома.
— Ко мне пристают с вопросами, почему я хочу вернуться в Апиа и продолжить путешествие, — сказал я. — Странные люди! Даже в Самоа мне не давали покоя. Многие заключали пари, что я не вернусь.
— Просто все думают, что ты слишком стар и устал, — ответила Тэдди, поднимая голову от газеты. — Сегодня я отругала репортера, который по телефону справился о твоем здоровье. 'Как старик?' — спросил он. Я вышла из себя и выдала ему по десятое число.
— Надо отдать тебе должное, Тэдди, ты ни разу не спросила, почему я хочу вернуться. Ты спрашивала о чем угодно, только не об этом.
— Я знаю, ты не успокоишься, пока не закончишь путешествие, — сказала Тэдди спокойно.
Я погладил Кики, которая растянулась рядом со мной на диване.
— Ты, Кики, на плот не вернешься, ты останешься здесь, с Тэдди. Австралия не принимает кошечек.
Словно поняв, о чем шла речь. Кики поднялась, выгнула спину, не открывая глаз, и снова улеглась.
— На этот раз я буду совсем один, — сказал я.
— Решил бы ты наконец насчет этой операции.
— Я не стану ее делать.
Тэдди подняла на меня глаза.
— Я все обдумал. В самом деле... Сейчас это было бы неразумно. И вот почему. Я очень хорошо себя знаю, свой организм, я имею в виду. Операция не такое уж простое дело. Во-первых, после нее могут быть осложнения. Поскольку у меня двусторонняя грыжа, меня разрежут пополам. 'Это пустяки, — говорят врачи, — через несколько дней вы будете бегать не хуже, чем прежде'. Знаю я эти уговоры. Мне не по душе, что меня разрежут пополам, а потом сошьют, как мешок. Может, я и стану бегать, как прежде, а может — нет. Кто знает? Врачи? Они скажут, что все в порядке, похлопают по спине и выпроводят на все четыре стороны. Если я не смогу прыгать, как прежде, и почувствую, что я уже не тот, они ответят: 'Чего вы хотите? Как- никак вам уже за семьдесят, скоро будет восемьдесят'.
— Перестань твердить о восьмидесяти, — сердито прервала меня Тэдди. — Можно подумать, что ты ждешь не дождешься, когда наконец тебе исполнится восемьдесят лет.
— Хорошо, Тэдди — Я погладил Кики шею, что было ей приятно даже во сне. — Они скажут: 'Вам за семьдесят, чего вы хотите?' А за моей спиной хихикнут: 'И чего этот старикан взъелся? Все равно через год- два он будет прикован к инвалидной коляске'. Конечно, — продолжал я, — у врачей своя статистика, и, по ее данным, семьдесят лет — весьма почтенный возраст, со всеми отсюда вытекающими обстоятельствами. Я не порицаю врачей. Не так давно я грузил корабли в Галвестоне и таскал на спине семипудовые мешки. Мужчина в тридцать лет казался мне тогда стариком, прожившим свою жизнь.
— Неужели ты был вынужден зарабатывать на жизнь таким трудом? — спросила Тэдди строго.
— Вынужден или не вынужден, но в то время я чувствовал себя счастливым, Тэдди. Мне кажется, я рожден быть грузчиком или волжским бурлаком. Иногда я жалею, что избрал другой путь.
— Что за вздор лезет тебе в голову!
— А что касается операции, то ты ведь знаешь, что значит управлять плотом в одиночку, я тебе достаточно об этом рассказывал. Как же я справлюсь после операции? Придется ждать не меньше года, иначе могут разойтись швы. Ну, конечно, в случае крайней необходимости я бы согласился лечь под нож.
— Что за глупости! — вспылила Тэдди. — Крайняя необходимость! По-моему, именно сейчас и есть крайняя необходимость. Или тебе обязательно нужно ждать, пока ты выйдешь в море?
— Все равно, после операции я приду в себя только через много месяцев, а за это время понтоны проржавеют и плот опустится на дно лагуны. Я куплю хороший бандаж, Берни его проверит, и я полечу в Апиа.
— Я куплю на всякий случай два бандажа, — быстро вставила неизменно практичная Тэдди.
Мы пытались посадить Кики в ящик. Несколько раз нам уже совсем было удавалось водворить ее на
