случайного телефона прямо в приемную товарища Мессинга, начальника питерского ГПУ. Нужные слова произнес, подождал, пока секретарь спирт нашатырный нюхнет…
«Везуч же ты, Фартовый!» – изумлялся старшой конвоя, в Столицу его доставлявшего. Нет, не везуч, просто слушать умел да в подсказку верил. Потому и Смерти не слишком боялся. Для всех Она – гость нежданный, Пантёлкин же Ее слышал. Страшно, конечно, но все же лишняя минута перед встречей есть. А за минуту много чего успеть можно.
Своего соседа, седого археолога, Леонид теперь «срисовал» во всех деталях. Опасный человек, непростой – но не по его, Пантёлкину, душу. Врозь им к Смерти идти, пусть даже и к одной стенке.
– На выход, без вещей! Быстрее!..
Бывший старший оперуполномоченный кивнул Артоболевскому, попытался улыбнуться, шагнул к двери.
– Счастливо, Леонид Семенович! – сзади донеслось.
– Руки за спину! Пошел!..
Хлопнула дверь камеры, плеснула в глаза коридорная серость. Почему-то не захотелось идти. Леонид уже понял, что не на смерть зовут, но все равно словно шепот над ухом слышал. Берегись, берегись, берегись…
Пятизарядный «бульдог» по-прежнему в кармане. Это тоже не слишком радовало. В обычной киче уже десять раз бы обыскали, до нитки все вытрясли. Непонятно! А если непонятно, втрое беречься требуется.
– Пошел, пошел! Быстрее!..
Лестницы, лестницы… Если бы не ступени, Леонид бы давно закрыл глаза. На что смотреть, чем любоваться? Это не Туркестан, где даже лохматые псы клады ищут…
– Стой!
Камера – еще одна. Дверь приоткрыта, изнутри – густой кофейный дух.
– Заходи, товарищ Пантёлкин!
Леонид впервые выпил кофе в феврале 1918-го. До того времени знал, что есть такой «кофий», барский напиток, холуями прямо в постель подаваемый. Пролетарии же чаем обходятся и господский обычай презирают.
Жора Лафар был с этим принципиально не согласен. «Patriots drink just coffee» – сказал он на незнакомом языке и повел Леонида прямо в кафе «Норд», что на Невском. Занял столик в углу, сделал заказ официанту, быстро огляделся:
– Лёнька, хочешь с Блоком познакомлю? С тем, который «Двенадцать» написал?
Втроем кофе и выпили.
– Заходи, заходи, товарищ. Кофе будешь? У меня тут целый кофейник.
На кофейник Пантёлкин и взглянул первым делом. Хорош! Медный, длинноносый, а ручка дивная, словно дверная. Старая вещь, не иначе на обыске взяли.
Кофейник обосновался на столе при двух фаянсовых чашках. За столом – табурет, впереди еще два, все к полу привинченные. Непростая камера! Посреди – хиляк очкатый при темно-зеленых петлицах.
– Я Петров Константин Ферапонтович. Но ты меня по фамилии зови, оно проще будет. Так я кофе, значит, налью?
Леонид не стал спорить. Когда еще на киче такое выпьешь?
– Валяй, Петров. Только без сахара и без сахарина, иначе весь вкус убьешь.
Хиляк поглядел уважительно.
Про сахарин (сахар тогда днем с огнем было не сыскать) Леониду в первый же вечер в «Норде» рассказали. «Бариста», кофейный человек, по просьбе Жоры целую лекцию прочел, а после Блок еще добавил. А как первую чашку выпили, Лафар подмигнул и поздравил «со вступлением в клуб».
После молодой чекист еще трижды в «Норде» бывал, но каждый раз с обыском.
– Ты, товарищ Пантёлкин, меня извини, что с задания срываю. Дело уж больно важное. Я к самому зампреду ГПУ ходил, визу получал, чтобы, значит, тебя привлечь. Очень нужно одного гражданина по полной раскрутить. Без «очняка» – никак. Ты уж войди в положение, помоги, значит.
Леонид пил кофе, ничего не понимал и терпеливо ждал какой-нибудь гадости. Хиляк в очках был юрок, деловит и противен. Такие сперва «кофием» угостят, а после, связанного, каблуками по ребрам охаживают. Ну, прямо Серега Кондратов, инспектор уголовной бригады из Питера. Тот, правда, сначала ребрами занялся, после уж кофе предложил. Зато похож – и очки железные, и глазки-пуговки за стекла так же моргают. Прямо-таки брат двоюродный.
– Так что, товарищ Пантёлкин, проводим «очняк». Я тебя с «гражданином» именовать буду, ты уж, значит, не обижайся. Надо, надо одну личность разъяснить!
Леонид понял: не шутит очкатый. То ли совсем дурак, то хитрый расчет имеет. Неплохо бы его самого разъяснить. Значит.
– Петров, я ведь арестованный, в тюрьме сижу…
Гэпэушник даже глазом не моргнул.
– В прошлом октябре меня, между прочим, судили. Высшая мера пролетарской защиты! Я из «Крестов» бежал…
– Так точно, товарищ старший оперуполномоченный!
На лице любителя кофе образовалась улыбочка, подобострастная и одновременно слегка снисходительная.
– Ты бы, товарищ Пантёлкин, на документик взглянул. Там виза Иосифа Станиславовича Уншлихта, заместителя председателя ГПУ. Меня ко всем, значит, материалам по Фартовому допустили. Посмотри, убедись!
Леонид поставил пустую чашку на стол и принялся разглядывать потолок. На что, интересно, рассчитывает этот хиляк? Что он сейчас ради какого-то «очняка» начнет колоться? Признает, что участвовал в операции, сообщников назовет, руководителей? К стенке уже ставили, теперь с кофием решили попробовать?
– Ты, товарищ Пантёлкин, себя мало ценишь. Знаешь, как тебя на самом-самом верху уважают? А что на киче сидишь, это ерунда, обычное недоразумение. Просто не с тем человеком поговорил. Такого, как ты, значит, не испугаешь, к тебе нужно с доверием и с пониманием. Знаешь, на чем мягче всего мириться? На трупе врага. Потопчемся вместе, как по твоим ребрам когда-то топтались, кол осиновый, значит, загоним. Глядишь, и сотрудничество наладится.
Мягко лилась речь, приветливо пялились оловянные пуговки за синеватыми немецкими стеклами, узкие губы кривились усмешкой. Леонид присмотрелся – и поверил. Этот очкатый и в самом деле станет на трупе плясать да еще других с собой позовет. С таким даже говорить опасно – голосом отравит. Молчать, молчать, ни слова!
Не получилось. Губы сами собой дернулись:
– На ком плясать будем?
Петров хихикнул, подошел к двери камеры, выглянул.
– Конвой! Заводи!..
Не завели – втолкнули. Человек оступился, попытался ухватиться скованными руками за стену, с трудом устоял.
«Наручники!» – поразился бывший бандит Фартовый. – «Немецкие, откуда только взяли? У нас такое только в книжке увидишь.»
Удивлялся он не зря. На госте были не хорошо знакомые «браслеты» с цепочкой, а нечто прямоугольное, блестящего темного металла, не позволяющее скованным рукам даже шевельнуться. Впрочем, сталь на руках была явно лишней. Сразу понятно: драться не полезет, на «рывок» не уйдет. Мал был ростом следователь Петров, хил и щупл, однако гость оказался даже его жиже, худой, мелкий, желтолицый, ни мяса, ни жил. Очки имелись, но вместо двух окуляров остался всего один, да и тот сидел на носу с немалым перекосом. Зато синяками украсили, трудов не пожалели. На что был привычен бывший старший оперуполномоченный, но и ему не по себе стало. От души молотили, не пожалели силушки!
За что так бедолагу?
– Проходите, проходите! – медом мазал гэпэушник. – Пальтишко снимите, тепло у нас, уютно. И кофе
