Ликом бледен, взглядом тускл. Посмотрел без удивления, галстук поправил.
– Не самый страшный случай. Могли бы прислать и кого-нибудь из нынешних красных бойскаутов, с горном и барабаном… Ладно, садитесь.
Ольга вновь представилась, для верности предъявив удостоверение, а заодно попыталась осторожно осмотреться. Комната выглядела совершенно по-старорежимному. Часы-ходики за стеклом, книжный шкаф от потолка до пола, тяжелая бронзовая люстра. В углу – груда папок, картонных и кожаных.
– А что вы ожидали увидеть? – чуть брезгливо поинтересовался хозяин, в свою очередь разглядывая казенную бумагу. – Чучело Плеханова в полный рост? А документы делать так и не научились, я вам такое удостоверение за десять минут изготовлю… Вас предупреждали, что я сумасшедший?
– Предупреждали, – покорно согласилась Зотова, присаживаясь к столу.
– Кто?!
Глаза блеснули живым огнем, недобро скривились губы.
– Товарищ Куйбышев.
– Валерьян, значит? – Взгляд вновь стал тускл и равнодушен. – Ну, этот с чужого голоса поет. В вашей бумаге сказано, что вы из Техсектора. Вас сам товарищ Ким озадачил или лично сподобились?
Ольга, решив не реагировать на тон, рассказала все, как было. Летешинский скривил рот в усмешке.
– Пробой в системе… Не поняли? Ким для того и создал Техсектор, чтобы полностью контролировать работу ЦК. Скоро все документы станут пропускать через ваш, так сказать, фильтр…
Зотова почему-то не слишком удивилась. Так и есть. Как заметил глазастый комбатр Полунин, если дальше так дело пойдет, то без их визы ни одной бумаге ходу не будет.
– Я был почти уверен, что мое письмо аккуратно похоронят. Собственно, если бы не вы, Ольга Вячеславовна… Если не секрет, почему заинтересовались?
– У меня в группе в основном с вечными двигателями разбираться приходится, – честно призналась бывший замкомэск. – А вы про философию написали, про Платона. Интересно все-таки! Пантелеймон Николаевич, значит, вы хотите передать в Центральный Комитет свои философские работы?
Старый большевик кивнул в сторону сложенных папок.
– Да, я все приготовил. На публикацию в ближайшие полвека не рассчитываю, а в обычный архив отправлять опасаюсь. При первой же чистке сожгут. Если договоритесь о размещении в одном из фондов, буду благодарен. Честно говоря, была у меня надежда, что на мое письмо кто-то клюнет…
Девушка невольно улыбнулась.
– Я клюнула. Вы в списке работ упоминаете диалог «Критий»…
– «Критий» – это не мое, – вздохнул Летешинский. – Платон его написал!
– Знаю! Я его вчера читала, между прочим, по-гречески. Вы хотите понять, почему Платон не завершил диалог, так? Комментаторы считают, что помешала смерть, но «Критий» писался сразу после «Тимея», Платон был тогда жив-здоров и…
Осеклась. Уж больно странно смотрел безумец.
– Кому вы уже успели рассказать про свои штудии? Имейте в виду, я не просто так спрашиваю.
Вспомнился вчерашний вечер. Черт ее дергал за язык! Похвастать перед начальством захотела, дура!..
Пантелеймон Николаевич, выслушав ее сбивчивый рассказ, задумался.
– Дела ваши, конечно, плохи, – рассудил он. – Выход, однако, есть. Сразу же после нашего разговора вы идете к Киму и все ему пересказываете, во всех подробностях. Может, и обойдется, только не забудьте намекнуть на то, как трудно было вам разговаривать с ненормальным. Пересаливать не надо, если скажете, что я качался на люстре, Ким не поверит.
Девушка поглядела на люстру, представив, как это могло выглядеть.
– Пантелеймон Николаевич, вас что, как Чаадаева? Официально признали умалишенным? Или вы сами?
Старый большевик впервые улыбнулся.
– Сравнили! Я до таких глупостей, как господин Чаадаев, все-таки не дошел. Ну если вам интересно… Еще в первой ссылке я поделился с друзьями некоторыми из своих выводов. Нет, не касательно политики, исключительно по науке. А вскоре узнал, что кое-что из помянутых друзей поспешил сообщить миру и городу, что бедняга Пантелей не вынес тяжелых условий сибирского бытия и успешно спятил. Так сказать, вы жертвою пали в борьбе роковой, позор самодержавию и вечная память… У меня тогда как раз две статьи вышли во Франции, представляете мою реакцию? Покатили соболезнования, курсистки всякие стали приезжать, привозить передачи. Местный фельдшер, пьяница запойный, принялся косо посматривать. А я гордый был, не захотел объясняться… Потом все утихло, забылось, но уже после 1905 года, когда в партии началась философская дискуссия, я не утерпел, решил высказаться. Вот тогда мне припомнили. Сам Вождь написал, то, мол, Богданов и Базаров – ренегаты и махисты, а Пантелея жалко, больной он человек. Проклятая Сибирь, до чего людей доводит! Кончилось все тем, что к пятидесятилетию мне вместо обещанного ордена выдали справку. Впрочем, эта тема не слишком веселая… Итак, читали Платона? И как впечатления?
Ольга даже растерялась, не зная, что ответить. Впечатления? Греческий она изрядно подзабыла, даже словарь не помог, русский же перевод оказался немногим прозрачнее оригинала.
– Атлантида утонула, – подумав, резюмировала она. – Причем на самом интересном месте. Комментаторы считают, что Платон собирался написать трилогию, вроде как обобщить свое учение. Есть даже несколько «Паракритиев» – продолжений, написанных много позже другими авторами. Но сам Платон «Критий» дописывать не стал, что-то помешало. А поскольку он в эти годы не болел и спокойно работал, значит, это «что-то» – в нем самом. Вроде как разочаровался – или в сомнение впал.
– Так считают, – кивнул Летешинский. – А теперь посмотрим с другой стороны. Почему даже Аристотель, лучший ученик, не мог понять Платона? Да потому, что учитель описывал мир, неподвластный человеческой логике. Не наш мир, чужой. Вначале он искренне пытался очеловечить виденное, отсюда его «Государство», проект идеального общества. Но вскоре стало ясно, что «Государство» – не для людей. Пришлось выдумывать аппарат насилия, целую шкалу репрессий и запретов, превращая задуманный рай в самый настоящий ад. Но это частный случай. Все его видения, описания совершенной, но чужой, не нашей реальности – не выдумка. Платону и в самом деле что-то открылось, и он честно хотел поделиться с современниками. Но уже работая над «Критием», пришел к выводу, что эти знания людям не нужны, они бесполезны или опасны.
Ольга потерла лоб, решив, что не отказалась бы от папиросы. Но в комнате определенно не курили, и она приготовилась страдать.
– Об этом тоже пишут, Пантелеймон Николаевич. Платон был потомком афинских царей, как считали тогда, божественной крови. Стало быть, он видел мир всяких Зевсов и прочих Гелиосов. Так выходит?
Не к месту вспомнилась Лариса Михайловна с ее царственным Зенитом и широкогрудой Гебой.
– В греческих богов мы не верим, – улыбнулся старый большевик. – И правильно делаем. Перефразируя математика Лапласа, можем сказать, что боги для нас вообще не требуются. А если все проще? Представим, что до нас, людей, на Земле существовала иная разумная цивилизация. Никакой марксизм этому не противоречит. Можно, конечно, возразить: слишком мало осталось следов. Но, может, не там ищем? А что, если эта цивилизация была основана на ином типе материи? Федоров и Циолковский предлагали человечеству перейти в высшее, эфирное состояние, но, может, они лишь угадали то, что в самом деле уже когда-то было? И все легенды о встречах с богами, с Сынами Божьими, с ангелами – это всего лишь память о контактах людей с их предшественниками? Таких примеров истории очень много…
– Стойте, стойте! Подождите!..
Ольга встала, помотала головой. Не помогло.
– Про ангелов – не надо, а? – попросила жалобно. – У меня тетя на Блаватской чуть не свихнулась, ей под каждым диваном махатмы мерещились. Федоров, Циолковский… Это же самая настоящая мистика, причем людоедская. Читала я как-то Циолковского, в госпитале подсунули. Да такого самая страшная «контра» придумать не сможет! Сначала убиваем преступников, потом психически больных и калек, затем кошек с собаками… Кошки-то ему чем помешали?
– Вы даже не захотели выслушать, – горько вздохнул Летешинский. – Ладно, тогда только факты.
