и определяйся, иначе не выживешь. Но здесь, в Главной Крепости, народ особый, даже к собственному сотруднику подходить боязно. Есть у меня один человек, но только один. Мало это, понимаешь!
Касимов допил чай, отодвинул пустую кружку.
– От меня чего требуется?
Товарищ Москвин, поставив пачку папирос на ребро, подождал немного, легко толкнул пальцем.
– Упала, – сообщил не без грусти. – Я, товарищ Касимов, с декабря 1917-го служил во Всероссийской Чрезвычайной Комиссии. Меня туда сам Дзержинский чуть не за руку привел. Последняя должность – старший оперативный уполномоченный…
– Ого! – Василий даже головой покачал. – Быстро же ты вырос, прямо зависть берет! Значит, насчет фронта…
– И фронт был, больше года под Нарвой. Всюду, считай, успел. Я это не ради хвастовства рассказываю, а чтобы пояснить. На такой службе быстро учишься. Всему – но прежде всего в людях разбираться. Так что слушай и не обижайся. Не берет тебя, Сергеич, зависть, потому как не по душе тебе ни ВЧК, ни чекисты. А главное, сдается мне, что не случайно ты в группу попал. Доказать не могу, но в совпадения, извини, не верю. Если бы мне поручили твою разработку, я для начала выяснил бы, где на самом деле находился гражданин Касимов в тот день, когда убили Игнатишина. Если ездил, то куда? Запрос можно послать прямо сейчас, достаточно снять телефонную трубку…
Он специально сделал паузу, бросив взгляд на черный аппарат.
– Дело Игнатишина – темное дальше некуда, именно из-за него пропал Вырыпаев. И вот появляешься ты. Почему фигуранта, пусть даже и свидетеля, в Техгруппу взяли, не знаю и знать пока не хочу. А вот чего я хочу… Нужно грамотно обеспечить отход, сначала из Столицы, а потом, если понадобится, из страны. Сможешь?
Касимов аккуратно восстановил status quo, вернув папиросную пачку в исходное положение. Кивнул не без гордости:
– Стоит!.. Много ты чего, Леонид Семеныч, наговорил, не знаю даже, как и ответить. Наверно, даже пробовать не стану, что ни скажу, криво выйдет. Насчет же главного, то в плане принципиальном возражений не вижу. Из Столицы уйти не так и сложно, даже если обложат со всех сторон. Ты только заранее отмашку дай, чтобы не в последнюю, значит, минуту. А по поводу границ – не ко мне, дальше Пскова бывать не приходилось. Да и зачем? Мест укромных и здесь хватает.
Товарищ Москвин, молча кивнув, хотел вновь повалить пачку, но почему-то воздержался.
– А насчет Вождя ты ошибся, Сергеич. Как уехал, так и приехал, никаких неожиданностей.
– А я тебя снова спрошу: ты его видел? – улыбнулся Касимов. – Или, может, товарищ Ким с ним встречался? Или сам Предреввоенсовета товарищ Троцкий? Кто его сейчас охраняет, ты знаешь?
Товарищ Москвин невольно поглядел в сторону двери. Пусть и дубовая, пусть и закрыта плотно…
– А я негромко, – понял его Василий. – Внешняя охрана, которая в Горках, из Государственного политического управления, главный там не то Белый, не то Белесый…
– Беленький, – шевельнул губами Леонид, – Беленький Абрам Яковлевич, начальник спецотделения при Коллегии ГПУ.
– Хоть Зелененький. Ничего он не решает, Леонид Семеныч. У Вождя есть личная охрана, не меньше сотни гавриков. Они никого к Предсовнаркома и близко не подпускают. И переписка вся через них идет, и разговоры телефонные. Даже родственникам, говорят, неделями ждать приходится. Это, значит, к вопросу о заговоре. Так что, и дальше будем шептаться да на двери оглядываться?
– Шептаться не будем, – товарищ Москвин повысил голос. – И вопрос ты поднял правильный. Только, думаю, руководство и без нас все знает. Никакого заговора здесь не было и нет.
Касимов встал, покивал согласно.
– Утешил ты меня, Леонид Семеныч. Прямо, значит, на сердце полегчало. А ты хоть знаешь, кому Политбюро заботиться о Вожде поручило? Кто всем парадом в Горках командует?
– Погоди! – товарищ Москвин на миг задумался. – Действительно, такое решение было… Сталин?
– Сталин.
3
Секретарь товарища Кима посмотрел выжидательно, но Ольга, ничего не сказав, положила папку на стол. Докладная – три листа машинописи, сама за «ремингтон» села по старой памяти. Подписала и число проставила.
Все! Пора обратно в отдел, вечные двигатели разъяснять.
Повернулась, шагнула к двери… Внезапно почудилось, что секретарь ухмыляется ей вслед, вот-вот хохотать начнет. И поделом!
Пока докладную сочиняла, подыскивая нужные слова, комсомольцы из группы только что на стол верхом не взбирались. «Товарищ Зотова, утром такое было! Товарищ, Зотова, объясните!..» Выслушала, головой помотала. И здесь чушь творится! Кто хохочет и нелинейное время поминает, кто мебелью из окошка кидается.
– Спятили, видать, – прохрипела «Старуха», вызвав тем всеобщее разочарование. Интересно, каких откровений от нее ждали?
…Коридор, коридор, истоптанная ковровая дорожка, давно потерявшая первоначальный окрас, серый сумрак за окнами. Бывший замкомэск прикинула, что по дороге можно завернуть на лестничную площадку, выкурить папиросу, а то и две.
– Товарища Зотова! Ольга!..
Оборачиваться не было ни малейшей охоты. Опять носом тыкать станут, на посмешище выставлять…
– Ольга!
Все-таки обернулась. Товарищ Ким был уже рядом, неулыбчивый, серьезный, с потухшей трубкой в зубах. Взял за руку, поглядел в глаза.
– Так… Пойдемте со мной, и не вздумайте спорить!
Спорить Зотова не стала, безропотно позволив завести себя в кабинет и усадить в кресло. Вслед за этим в ее руке оказалась тяжелая хрустальная рюмка.
– Пейте! Пейте, говорю!..
Думала – валерьянка, оказался коньяк. Проглотила, почти не чувствуя вкуса, повертела рюмку в пальцах, затем, спохватившись, поблагодарила. Товарищ Ким, рюмку отобрав, снова вручил, полную.
– Пейте еще!
– Не стоит, Ким Петрович, – девушка поморщилась, словно от зубной боли. – Пьяной буду, что вам за радость? Просто глупо оно как-то получается.
Начальник взглянул удивленно.
– Отчего – глупо? Работу выполнили, пусть и не самую приятную. То, что лично сходили к Летешинскому, тоже правильно, человек заслуженный, известный. Или хотите, чтобы вас пожалели?
Ольга, скрипнув зубами, встала – как была, с полной рюмкой в руке.
– Никак нет, товарищ Секретарь Центрального Комитета! В этом не нуждаюсь!..
– Тогда пейте.
Проглотила залпом, снова поморщилась, опустилась в кресло. Мелькнула и сгинула мыслишка: а если и вправду развезет? Стыдоба полная, с двух коньячных рюмок – это после фронтовых-то норм!..
Подумала да и решила: пусть! Хуже не будет.
Между тем начальник, тоже присев, но на стул, принялся изучать знакомые машинописные страницы – ее докладную. Читал неспешно, буквы не пропуская. Потухшая трубка по-прежнему торчала во рту.
– Можно не переписывать, сойдет, – заключил он, оторвавшись от чтения. – Возможно, Ольга, вас попросят все это повторить на заседании Политбюро. Нет, не сейчас, конечно, дня через два. Справитесь?
Девушка сглотнула.
– На Политбюро? Доложу, если надо. Значит, дело все-таки важное?
Ким Петрович, встав, подошел к столу, ящик выдвинул. На зеленое сукно столешницы легла толстая папка.
– Как вам сказать? Для молодежи фамилия Летешинского мало что говорит, но старики его хорошо
