Впереди показались огни факелов и большая толпа женщин и детей. Большинство малышни тащило в руках обитателей Кузнецовского птичника, а следом два Толиковских старика гнали стадо орущих и недовольных ослов, лупцуя особо упрямых плетьми без всякой жалости.
– Стоять! Кто здесь старший? Настя, ты?
Супруга Юры, с ребёнком на руках, подошла к Ивану. Было видно, что женщине очень тяжело. Глаза у неё были отчаянные и растерянные.
– Настенька. Идите к моему дому. Там найдёшь Машу. Скажешь ей, чтобы она провела вас на косу, к морю. Там вас никакой огонь точно не достанет. Обещаю! Верь мне! Всё будет хорошо. Скажешь Маше, чтобы они, когда закончат, тоже бежали на косу. Там гореть вообще нечему. Всё, солнышко, беги и береги себя.
Женщина быстро поцеловала старого друга в щёку и пошла дальше. За ней двинулся весь остальной табор.
– Крестника моего береги!
Все мужчины Юрьева занимались ровно тем же самым, что и женщины в Севастополе – сгребали сухую и пожухлую траву деревянными граблями. В этом им помогало несколько местных женщин, которые решили остаться. Увидев пришедшую помощь, Юрка немедленно отправил всех вновь прибывших, включая Ивана, таскать воду и тупо проливать все подчищенные участки земли вокруг рощи. Работы было до чёрта, да и гари и дыма заметно прибавилось, но люди необращали на это никакого внимания, лихорадочно работая граблями. Дышать стало труднее, и заслезились глаза. Маляренко молча кивнул, мол, задание ясно и, намотав на лицо майку, кинулся с вёдрами к ручью.
Хвала всем богам, что у Юрия Владимировича тоже имелась небольшая запруда, где он собирал воду для полива. Иначе полтора десятка мужиков вычерпали бы этот ручеёк в пять минут. Иван не помнил сколько раз он сбегал к запруде и обратно к защитной полосе. Башка полностью выключилась, а сердце снова начало щемить. Тяжело дыша сквозь повязку на лице, Ваня черпал воду, куда-то бежал, куда-то лил. Лил. Лил.
Давно уже рассвело, но плотная стена дыма и тёмное грозовое небо создавали иллюзию позднего вечера. Почти ночи.
– Ваня, воды мало осталось!
'Что он говорит?'
В ушах так шумела кровь, что понять, о чём говорит Кузнецов, Ивану было тяжело.
– Бросайте землю поливать! Надо…
Толстый устало опёрся на грабли. Он был насквозь мокрый от пота.
– Всё, что мы могли. Мы сделали. Надо…
Дышал он ещё тяжелее, чем Маляренко.
– Надо. Полить погреба. Там весь урожай и семена. Без них…
Мимо неслось мелкое зверьё и летели птицы.
– Вон оно. Пламя.
По степи тянулась алая нитка. Над ней, отсвечивая сполохами огня поднимался светло-серый дым.
Тридцать человек стояли на опушке рощи и смотрели как на них, со скоростью паровоза несётся огонь.
– Ну чего встали. Вы слышали Юрия Владимировича. Заливайте крыши погребов. Воды не жалеть! Всю воду на погреба!
Три огромных погреба, где хранились все продовольственные резервы Юрьева и Севастополя были спешно залиты водой. Народ поделился на десятки и рассосался по подземельям, закрывшись изнутри.
Два последних ведра воды, что нёс Иван, он решил не лить сверху а, открыв дверь, сразмаху выплеснул внутрь.
– Так оно получше будет.
Страшный гул и треск стоял уже совсем близко. Иван успел заметить как над его головой, сквозь кроны деревьев, рвётся пламя и нырнул вниз.
– Закрывай!
– А всё-таки хорошо, что это всего лишь трава горела. Вот помню, у нас на Оке леса горели, так там да…
Кузнецов сидел на закопченной опушке рощи и счастливо лыбился.
Прямо перед ними лежала совершенно чёрная степь. Кое-где над ней поднимались белые дымки, сразу уносимые ветром в сторону моря, и летел над землёй пепел. Ваня понюхал рукав.
'Фу!'
– Да. Трава как порох. Жарко горит да прогорает быстро.
Маляренко посидел-посидел, не выдержал, да и повалился на спину. Вонь от гари стояла невыносимая и всё равно – было ХО-РО-ШО. Они отстояли посёлок! Они это сделали. Позади, из рощи, выполз остальной народ и потрясённо замер – вид перед ними был просто адский.
– Олег. Собирай народ. Идём домой.
– Шеф, а какого хера тут произошло? – Звонарёв всё уже и так понял, но упрямо не хотел верить своим глазам. – Все целы?
– Угу.
Иван стоял на своей вышке и рассматривал степь в монокуляр. До самого горизонта, насколько хватало оптики, чернело пепелище.
– Мда. Это мы, конечно, круто… развлеклись.
Сам Севастополь не пострадал. Совсем. Даже залитый водой Горловой форт нормально простоял одним боком в огне, а другим в воде. Немножко надышались дымом женщины и дети на косе, но тут уж ничего не поделаешь.
– Чего приехал, Серый?
– Как чего? Через два дня гостиницу открываем!
Открытие пришлось перенести ещё на неделю – дел, здесь, на побережье после пожара было немеряно. Самым поганым было то, что погорели огороды и, хотя большую часть урожая собрать успели, но минимум четверть всех овощей и половина тщательно отбираемых агрономом зерновых сгорели.
– Дотянем?
– Дотянем. – Юрка пинал остатки огородного плетня. – Паёк придётся ввести, да рыбу, в основном, жрать, но в принципе…
– На открытии с Герой поговорю. Может, у них овощей и картошки закупим.
– Хорошо бы.
Ослики, тянувшие повозки, всю дорогу недовольно фыркали и мотали головами. Запах гари и пожара их пугал. Огненный фронт прошёл широкой полосой из глубины острова к побережью, не зацепив, однако, предгорья. Кривая граница выжженной земли причудливо петляла по, вроде бы, совершенно ровной земле. Животные, увидав, что впереди снова показалась сухая травка, оживились и прибавили шагу.
– Странно, трава здесь такая же сухая. – Лом-Али удивлённо рассматривал пучок выдранной им травы. – Придётся ослов теперь при гостинице держать. Где им пастись – ума не приложу!
За неделю, что прошла после пожара, ослы, загнанные на территорию Севастополя, объели всё что можно, даже клумбы с цветами. Ваня припомнил, как словно сапожник, материлась Мария Сергеевна и пригорюнился.
– Угу. Ветер, наверное, не пустил. Да и там, где огонь прошёл, всё путём будет.
'Клумбы', встречавшиеся им на пути, были все как одна чёрные и обугленные.
Но!
С сожалением поковыряв палкой ломкие ветви, Ваня с радостью обнаружил, что в глубине зарослей
