ним рожу и, пристально посмотрев своим синим глазом на командира, так же спокойно произнёс.
– Батюшка. Вы бы зубы, что ли, почистили.
К чести попа, ни орать, ни брызгать слюной он не стал. Он с клацаньем захлопнул рот и отошёл на два шага.
'К нам едет ревизор. Немая сцена. Часть вторая'
Первым, как ни странно, очнулся 'дебил' Вася.
– Н-ну. Я же говорил, что у него рожа наша. Я этих иностранцев за километр чую.
Народ дружно сгрудился вокруг пленника и загомонил.
– А ну тихо все!
Дядя Костя отодвинул своих бойцов и, подойдя ближе, присел перед Ваней на корточки.
– Ты кто таков будешь, мил-человек?
'Они чего, ещё и старорежимную речь переняли?'
Маляренко проигнорировал вопрос, допил воду и нагло поинтересовался.
– Мужики, вы чего? Вконец о…ели?! На нормальных людей кидаетесь?
У дяди Кости от удивления отвалилась челюсть.
– Да ты…
– Да – я! Чего 'да ты'? Мы с этими туземцами уже полгода торгуем. Они нам масло, мы им – железо. Чего 'да ты', я тебя спрашиваю?! Вы какого хрена наших рабочих побили? ЭТО НАША КОРОВА И МЫ ЕЁ ДОИМ! А в меня зачем стреляли? Вы у меня хоть ножик видели, хоть палку какую? Бараны, блять!
На пляже воцарилась гробовая тишина. Никто и представить себе не мог, что эта бессловесная немецкая скотинка вдруг в ответ выдаст полсотни матерных слов в течение тридцати секунд.
– Урррроды! Трам-тарарам-там-там!
'Ох и несёт же вас, Иван Андреевич!'
– Да я…
'Да и пох!'
Было весело. Очень страшно. Но весело. Жизнь была в прошлом. Осталось лишь достойно и весело умереть.
'А сейчас меня будут убивать'
Дядя Костя закусил губу и медленно поднялся на ноги, поп цыкнул, а 'дебил' подошёл и с оттягом, от всей души, засандалил тяжеленным сапогом прямо в лицо Ивана.
Занавес.
Глава 4.
'Не. Это глюки какие-то. Откуда тут Виктор Цой? Ха! А я то – живой!'
Лицо болело сильнее, чем бок и рука вместе взятые. В ушах шумело, а нос так и вовсе – не дышал.
– … но если есть в кармане пачка-а-а… сигарет…
'Тянут. Песня быстрее поётся'
Маляренко открыл глаз. Лодка. Море. И гребцы.
– … и билет… на самолёт… и-ии-и рраз, и два!
'Забавно они себе ритм задают'
Мысли текли лениво и неспешно. Ваня слегка повернул голову и огляделся.
'Ага. Палуба. Я лежу. Ого!'
Ни ботинок, ни камуфляжа на нём уже не было. Вместо трусов на нём были чужие рваные штаны. Безразмерные и не очень чистые.
– Командир! Он очнулся!
Ближайший гребец с интересом посмотрел на пассажира, а потом неожиданно приятельски подмигнул.
Дядя Костя с допросами и новыми побоями торопиться не стал. Он кликнул ребят и четверо накачанных пареньков аккуратно перенесли страдальца в трюм, уложив Ваню на весьма приличный топчан. Места в этом трюме было куда как больше чем на 'Беде'. Маляренко ковырнул пальцем пустое гнездо для крепления Стерлинга и хмыкнул. Стало ясно почему эти ухари не погнались за 'Бедой', шедшей на прорыв из бухты.
– А движок где?
На точно таком же топчане, стоявшем у другого борта, сидел батюшка. Он отложил перо, размял пальцы, посмотрел на Константина и предложил тому присесть рядом. Вопрос Ивана они оба проигнорировали.
– Лёня… приведи… пусть…
Видимо некий Лёня понимал всё с полуслова, потому что в темноте трюма что-то скрипнуло и перед Иваном появилась женщина. С тазиком воды и кучей чистых тряпочек. Вид у неё был… дикий и сумасшедший. Конвоир отвесил женщине подзатыльник и показал на Ваню, мол, давай – работай.
'Ай! Ой! Уй-уй-уй! Нос, наверное, сломали. Сволочи'
'Ай-яй-яй! А с глазом что? Ай! Аккуратней!'
'Ухххх… Ойййй… Бляяяяя'
Растрёпанная женщина с потухшими глазами закончила отмывать и перевязывать Маляренко и исчезла в темноте вместе со своим конвоиром. В ярко освещённом кубрике, под открытым люком остались только дядя Костя, батюшка и сам Иван.
Начал снова поп.
– Перекрестись!
– А?
Маляренко, признаться, растерялся.
– Креста на тебе нет!
Глаза у попа не горели фанатизмом, но вид у него был весьма решительный.
– Крещён? Почему крест не носишь? Перекрестись!
Ваня завис.
– Нихт ферштейн.
– Не шути так. Не надо. – Константин Сергеевич был очень серьёзен. – Это не повод для шуток. Рассказывай. Всё рассказывай. О себе. Кто ты и что ты.
Ваня с трудом привёл себя в вертикальное положение, сел на топчане и покрепче упёршись ногами в пол, кивнул.
– Хорошо. Не буду. Иван.
Маляренко протянул свою левую руку. Глаза капитана одобрительно блеснули, и он, в ответ, протянул свою руку. Пленник ему понравился – этот мужчина НЕ БОЯЛСЯ. Он вёл себя абсолютно естественно.
– Константин.
Поп злобно зыркнул на капитана, но тоже протянул свою руку.
– Отцом Илиёй меня называй. Сын мой.
'Ого! Как излагает то! А ладонь то…'
Ладонь святого отца была жёсткой и невероятно сильной. С рыхлым и бледным лицом эта рука никак не вязалась.
– Так вот… э… отец Илия. Не крещён я. И в Бога не верую. Атеист. Это ответ на ваш вопрос. Теперь Вы, Константин Сергеевич…
– Подслушал?
– Подслушал, конечно. Так вот, Константин Сергеевич, вы, видимо, как-то обознались. Я не этот… разрушитель. И не Сатана, если уж на то пошло, я…
