Ребенок — не мужчина. И Дашка. Ты умница, Диана Сергеевна, умница.
— Значит, делаем так, — приказал Тоцкий, — едем на дорогу между Толстым и Михайловкой. И двигаемся навстречу. Обратно она не пойдет. А там — ее могут ждать. Если будут — задача не дать им ее схватить. Как — мне без разницы. Хотите — стреляйте, хотите — давите голыми руками.
— Так МММ приказал, — перебил Виталя, — делать, как вы скажете. Вам и приказывать, Андрей Викторович.
— Лукьяненко — лучше живым, — Тоцкий невольно оскалился, совсем не по-человечески, так, что даже у повидавшего виды Виталия на секунду изменилось выражение лица. Больно уж нехороша была эта улыбка. — Знаю, что не знаете, как выглядит, — опередил он вопрос. — Я покажу. Я эту с-с-суку по дыханию, ночью узнаю. Остальных, как хотите — по обстоятельствам. Как получится. Поехали.
Мост через речку оказался в аварийном состоянии. Бетонное крошево сыпалось через щели между плитами. Старый мост на лесной, малопроезжей дороге, которая через пару километров примыкала к нормальной автомобильной дороге с приличным покрытием. Им даже встретился рейсовый автобус, старый, припадавший на левую сторону «ЛАЗ», окутанный сизым облаком выхлопа.
Они проехали Толстое — село дворов в тридцать, растянувшееся вдоль трассы. Потом большак уходил влево, а дорога, которая им была нужна, уходила правее, ныряя в смешанный лес, и терялась в нем. Джип уверенно свернул на нее и запрыгал на разбитом в незапамятные времена асфальте. Тоцкий свернул за ним, автоматически отметив, что электронные часы на панели высветили ровно шесть тридцать утра.
Варшава встретила Краснова проливным дождем и мутным, туманным рассветом. Пока джет выруливал на место стоянки, от терминала к нему подлетела машина VIP-службы и молодая шатенка в форме LOT на превосходном английском пригласила Краснова сесть в салон. В зале для VIP-персон, после мгновенного и необременительного паспортного контроля, к Краснову подошел молодой, коренастый мужчина в легком, расстегнутом плаще поверх темно-синего костюма, и протянул руку для пожатия.
— Здравствуйте, Кирилл. Я Томаш. Наши общие друзья просили вам помочь.
— Здравствуйте, Томаш. Дитер говорил мне о вас. Спасибо. Куда идти?
— За мной.
В его русском был слышен характерный «шипящий» акцент. Лет ему было до сорока, точнее Костя определить не мог. Короткая стрижка, стильная, строгая одежда, дорогие туфли. Для клерка — слишком шикарно. Для бандита или контрабандиста — чересчур стильно. За лицо сразу не зацепишься — обращали на себя внимание только серые, глубоко посаженные глаза под густыми, срастающимися к переносице, бровями. Между бровями лежала глубокая складка, из-за чего вид у Томаша был насупленный, и, мягко говоря, не очень дружелюбный.
Они молча дошли до стоянки под терминалом, и Томаш жестом пригласил Краснова сесть в свою машину — ухоженную, блестящую красными полированными боками, «альфу». Мотор заурчал, и машина выкатилась под струи майского ливня. На несколько секунд Томаш приоткрыл окно, расплачиваясь со служителем на выезде и на Костю пахнуло сырой утренней свежестью улицы.
— Мы едем к границе, — сказал Томаш, добавляя газа. — Кофе выпьем по дороге, на заправке. Времени нет. Нам надо успеть пересечь вашу границу до пересменки. Я могу говорить и со следующей сменой, но этой уже заплачено.
— Давай на «ты», — сказал Костя.
Томаш пожал плечами.
— Давай. Без проблемы. Скажи куда ехать после границы? Дитер сказал, по Варшавке.
— Да. Карта есть?
— Возьми в поемничке.
Карта, действительно, оказалась в бардачке.
— Смотри, это здесь. — Костя включил потолочную лампу.
Томаш скосил глаза, приглядываясь.
— Шесть часов от границы. Могу ошибаться на полчаса в любую сторону.
Они замолчали. «Альфа» вырвалась на магистраль. Несмотря на мокрый асфальт, Томаш ехал очень быстро. Гораздо быстрее, чем установленный лимит скорости. Дворники не успевали смахивать с лобового стекла потоки воды. В салоне было тепло, и Краснов почувствовал, что его неудержимо клонит в сон. Он пару раз «клюнул» носом, виновато глянул на спутника, но потом, тепло и мурлыкание радио все же одолели его, и он провалился в дрему, глубокую и тяжелую, без сновидений.
Томаш растолкал его уже на границе. От долгого пребывания в неудобной позе, шея у Краснова затекла, он неуклюже мотал головой и тер затылок ладонью.
Польские таможенник и пограничник знали Томаша очень хорошо. Вся процедура перехода не заняла много времени. Щелкнула дважды никелированная печатка, оставляя на листах паспортов отметку о пересечении границы Речи Посполитой, поднялась полосатая планка шлагбаума. «Альфа» скользнула под него и, через несколько минут, они с готовыми к проверке паспортами уже подъезжали к украинскому пропускному пункту.
Тут встреча была не такой дружелюбной. Сержант-пограничник попросил их выйти их машины, ушел куда-то с их паспортами, и вернулся уже со старшим, который, судя по улыбке, был в курсе дела. Томаш разулыбался в ответ, они обменялись рукопожатием. Сержант, семеня, бросился в будку и почти сразу выскочил обратно, со счастливым выражением на лице и отштампованными въездными визами паспортами, в руках. Старший взглянул на документы одним глазом и, заметив необычный паспорт Краснова, объявил, что для граждан Панамы виза платная. Уловив подтверждающий, едва заметный наклон головы Томаша, Краснов вручил пограничнику стодолларовую бумажку и категорически отказался от квитанции.
Он уже заготовил ответ на вопрос о своем русском происхождении, но зеленая банкнота так обрадовала служивого, что Костин русский, в который он примешал легкий акцент человека давно не говорившего на родном языке, остался без внимания. С таможенниками было еще проще.
Выехав за пределы пункта пропуска, «альфа» заковыляла по выбоинам, мимо длинной, почти километровой вереницы машин, стоящих в ожидании своей очереди. Кто из ожидавших спал в машинах, несмотря на рассвет и поднявшееся над горизонтом солнце, кто болтал с соседями, кто завтракал, разложив снедь на капотах машин. Очередь жила своей жизнью, своими надеждами. Она пахла немытыми несколько дней телами, дешевым одеколоном, жареной курицей и сухой колбасой. Это были остатки великой армии завоевателей — торговцев, наводнивших Европу в начале вольных девяностых, представители вымирающей профессии, презрительно называемой «челноками». Выжившие в этой гонке — уже не стояли у границы, в ожидании прохода. Они летали в Варшаву, Будапешт, Прагу и Стамбул, Бангкок и Пекин, Рим и Милан и в десятки других стран и городов, самолетами. И самолетами везли оттуда товары на миллионы долларов, заработанных по центу, по дайму, по квотеру на торговле польской бижутерией и косметикой, китайскими одноразовыми кроссовками, венгерским текстилем.
Эти миллионы долларов были нелегальны. Их никто и никогда не декларировал, но Костя знал о них наверняка. Его банк, как и многие другие, помогал пересылать эти деньги поставщикам товаров, за рубеж, минуя официальные рогатки и всевозможные препоны. Через систему встречных платежей Тоцкого, через «прогонные» схемы фирм, через фиктивные контракты. Здесь, в очереди, остались те, кто не успел вырасти. Или не захотел, наслаждаясь этим образом жизни. Или те, кто опоздал к «раздаче», и теперь силился догнать давно ушедший поезд.
«Альфу» трясло, Томаш ругался сквозь зубы по-польски, вдоль дороги валялся мусор, пластиковые бутылки. Чуть поодаль, стояли покосившие будочки лотков, прокаленные мангалы шашлычников, возле которых бродили собаки. Навстречу ехала телега, запряженная пегой, усталой лошадью. И Костя, глядя по сторонам, осознал, что приехал домой.
Голоса были хорошо слышны. Они доносились оттуда, где сосновый бор, именно бор, а не лес, переходил в смешанное редколесье, и мягкий, хвойный ковер из слежавшихся за десятки лет длинных, пожелтевших игл, превращался в весеннее разнотравье. Людей она не видела, но голоса раздавались достаточно отчетливо, отдельные слова можно было разобрать без труда.
Переход был тяжелым. На счастье, к болоту между озерами они подошли уже на рассвете. Перейти его в темноте было бы задачей невыполнимой. Под ногами хлюпало, пахло тиной и болотной водой. Диана не чувствовала рук, хотя Марк несколько раз нес Дашку, но ее вес был для него большим грузом. Скорость передвижения еще больше падала, и Диана, чуть передохнув, опять брала дочь на руки. Дашка проснулась,
